Книга Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

На третий день после возвращения вождь призвал одного из бродячих факихов и заключил через него брачный договор с одной эфиопской пленницей высокого роста. Мужчины узрели в сем пример для подражания и поспешили войти к своим пленницам — согласно сунне Аллаха и пророка его, на виду и на слуху жен своих и детей кровных.

Вот таким образом проложила тоска свой путь в душах счастливых и знатных жен племени.

3

И как только услыхали они о призыве своего факиха пустить на волю души людские и рабов их, тут же восславили Аллаха и стали молить его, чтобы одержал победу сей долгожданный мехди[46], которого они совсем заждались, чтобы вернул он мужам разум утраченный и наставил их на истинный путь и освободил бы их, женщин несчастных, от произвола этих негритянских соперниц.

Несколько жен нанесли визит в молитвенный шатер, и одна из этих знатных сказала:

— Я всегда полагала, что я женщина вольная и благородная, и не думала никогда, что может меня негритянка пленная в рабство обратить!

— Думали мы, что госпожи мужей своих, а стали презренными рабынями! — поддержала ее одна из подруг.

— Господа нашего призываю, — прошептал тут соболезнующе шейх братства. — Кто мы все есть, как не рабы Единственного Единого!

Молодая красавица, недавно отданная замуж, расплакалась при этих словах и залепетала:

— А мы-то… рабыни рабов…

— Упаси бог!

Тут заговорила опять первая женщина, она возбуждалась все больше:

— Что, тебя радует что ли, что свободная станет рабыней рабыни?

— Не позволит Аллах! Свобода — вера моя. Об одном лишь печалюсь, чтобы освободился человек!

— Мы с тобою будем. Все, чем владеем, в твое распоряжение отдадим. Что повелишь, тому повинуемся. Облегчи долю нашу, воспрети браки[47]на пленницах из джунглей. Приплод наш благородный под угрозой — пропадет ведь от негритянской крови, о господи!

— Было уже, сказал я слово свое по данному делу открыто.

— О Аллах! Аллах на стороне веры твоей, господин наш факих!

Тут вся тайная делегация заголосила в печальном речитативе:

— Аллах победу дарует вере твоей, господин наш факих! Аллах ото всех презренных врагов нас избавит — воистину, аминь!

И они обнажили руки, готовясь читать фатиху[48]…

Вот что рассказывают легенды о той тайной встрече. Никто точно не знает, звучали ли там какие-нибудь еще обещания при том уговоре, или вообще все, о чем болтают в селении, — пустое преувеличение, слухи одни из тех многочисленных россказней, что передают людям разные передатчики, кто знает?

Ясно одно: на следующий день потекли дары и подношения в молитвенный шатер: браслеты, подвески, изделия из серебра… Заспешили последователи и мюриды с припасами и пропитанием: навалили насыпь из мешков с пшеницей, просом, тростником сахарным, кукурузой и финиками. Принялись молодухи носить на головах деревянные блюда с кускусом[49]. Никто по сей день не знает, какие заклинания и амулеты использовали знатные жены-госпожи, что смогли убедить армию рабов покориться воле факиха и принять факт своего освобождения. Все сошлись на одном: быть того не может, чтобы гадалка волшебной силой владела, поскольку ясно было каждому, какая между ними, гадалкой и факихом, вражда и ненависть.

Шейх соорудил на свободном пространстве за колодцем лагерь для своих новообращенных соратников. Через несколько дней все селение пришло в изумление, когда он начал читать фатиху и торжественно повел за собой четырнадцать молодых парней из числа своих мюридов и ввел их в супружество с разведенными негритянками. И он продолжал творить эти брачные договоры, пока не женил большинство своих последователей на самых смазливых женщинах, так что осталось совсем немного надменных эфиопок, которые были вынуждены прислуживать в молитвенном доме и принялись умолять нового господина взять их в невольницы. Не замедлили поползти грозные слухи, что, дескать, все они у него наложницы. Эти грозные слухи пробудили неистовую ревность у знати и их прежних мужей, которые потребовали от вождя позволить им разобраться в этом деле и мечами восстановить справедливость. Но мудрый муж устыдил их степенными словами: «Кто в самом начале принял условия игры, тому надлежит мириться с результатами в конце ее».

Неожиданности, однако, на этом не закончились. Не успело племя (в особенности, мужи племени) оправиться от этого удара, как опять понесли урон знатные люди, посчитавшие его, пожалуй, самым жестоким из всех возможных.

4

С самого начала они поняли, что в мыслях у шейха было ударить по их самолюбию. Он пригласил их в дом молитвы, расположенный на новом месте, в центре лагеря союзников, а усадил их на землю у входа в шатер. Никто не пытался протестовать. Может, оттого, что все почувствовали: сам протест унизит их еще на одну ступеньку в этой лестнице унижения. Оскорбление не направлено прямо на тебя, если его не заметишь и не обратишь на него внимания людей. Так гласит словарь благородства. Они смолчали свой позор, а вождь взял бремя на себя терпеливо сидел на открытом пространстве рядом с колышком, натягивавшим край дома молитвы. Никто не преминул отметить про себя улыбку, не сходившую с его губ в течение всего заседания.

Шейх, растягивая свое удовольствие от пытки, произнес:

— Не подумайте, что обращаюсь я с вами плохо, будто не ведаю приличий гостеприимства. Я замыслил усадить вас на землю у входа в палатку, чтобы почувствовали вы то унижение, что ощутил я вчера сродни тому, что видали от вас ваши рабы да слуги.

Указать на унижение — значит подчеркнуть его. Позор идет за ними по пятам. Вождь попытался со свойственной ему мудростью переломить ситуацию.

— Вижу я, что никакого позора на нас пока нет. Сидеть на чистом воздухе среди наших слуг да рабов было нам всегда прилично. Мы, почтенный факих, всегда готовы платить достойную цену ради того, чтоб освободил Он наши души и обучил нас устоям веры.