Книга Ледяное сердце Северины - Мария Воронова

– Льдинка-Северинка, – вдруг шепнул Тоборовский.

Так ее называла только мама. Как Леша запомнил?

Северина молчала. Они прильнули друг к другу, соприкоснулись щеками, как в их времена делали влюбленные подростки.

Насколько Северине было известно, Леша тоже не ходил на дискотеки и уж точно не танцевал медляки с красивыми девочками.

Когда музыка стихла, Северина собралась домой.

– Я провожу, – Леша галантно подержал норковую накидку.

– Ну, вот мы и пришли, – засмеялась Северина, остановившись возле распахнутой дверцы «Мерседеса», загодя открытой шофером.

– О… Я хотел зайти немного дальше.

Оба улыбнулись незамысловатой шутке.

– Я понимаю, ты бизнес-леди… Но можно я дам тебе свой телефон? Вдруг образуется немножко свободного времени, которое ты захочешь потратить на человека из прошлого?

Тоборовский протянул ей визитку, которую Северина, не глядя, убрала в сумочку.

– Спасибо, Леша, я обязательно позвоню.

Пора было прощаться, но оба медлили.

– Северина, это наглость с моей стороны, но, может, дашь мне тоже какой-нибудь номер? Секретаря хотя бы? Вдруг ты забудешь обо мне или потеряешь карточку, а я не буду знать, как с тобой связаться…

– О чем речь! Записывай мой личный номер! Хотя нет! Не дам я тебе ничего. Если у тебя будет мой телефон, я буду ждать, что ты первый позвонишь. И очень расстроюсь, когда этого не произойдет.

Вытянувшись в постели, Северина неожиданно засмеялась. Давно у нее не было такого прекрасного настроения.

Кажется, ей больше не нужно сокрушаться о том детстве, которого у нее никогда не было. Это как боксерский матч. Сначала долгий и унылый поединок, противник теснит, тебе тяжело и больно, и не веришь в счастливый исход. Но вдруг неожиданно отправляешь соперника в нокаут! Ты победил! И теперь вспоминаешь всю игру совсем с другим чувством…

Она потянулась к сумочке и достала белый прямоугольник. Кроме телефонных номеров, там было указано, что Леша – начальник факультета военно-космической академии имени Можайского. В просторечии – Можайки.

Вдруг он – космонавт? Северина хихикнула. Господи, как давно она не веселилась наедине с собой!

Накинув любимый махровый халат, Северина спустилась в кухню. Постройкой и обстановкой дома занимались родители, но свое любимое помещение она оборудовала сама. Темная мебель из мореного дуба, медные тазы для варенья, развешенные по стенам, и мраморный пол многим казались мрачными, но Северина, входя в кухню, каждый раз с удовольствием думала: «Как у меня здесь красиво!».

Став, как культурно выразился сегодня Леша, бизнес-леди, первое, что она сделала – выкинула весь эрзац, оставив только памятные вещицы. Если посуда, то фарфор, если приборы – то серебро, и так далее.

Но была одна вещь, которую Северина не выносила больше, чем эрзац, – это антиквариат. Она не могла пользоваться вещами, побывавшими в чужих руках. Увидев как-то старинный серебряный чайник, Северина обомлела от его красоты, сфотографировала и заказала такой же, хотя покупка антикварного обошлась бы дешевле. Да и выглядел он все равно солиднее своей современной копии…

Манерно придерживая крышечку, Северина налила чай и представила, как напротив сидит Тоборовский. Что с ней? Она тысячу лет не мечтала!

Странно, она-то думала, что прикосновение к прошлому вгонит в жестокую депрессию, а вышло наоборот. Откуда взялся этот азарт в ее равнодушном сердце?

Последние годы она жила уныло. Не радовали ни успехи в бизнесе, ни деньги, получаемые в результате этого успеха. С каждым годом дело становилось все стабильнее, элемент риска сводился почти к нулю. Благодаря разумной финансовой политике нищета не грозила ей даже в случае банкротства, а привычки к роскоши она так и не завела.

Управленческие решения, смелые авантюры – все, что увлекало ее в начале карьеры, стало рутиной. Приелись и развлечения. Несколько лет назад Северина заметила, что фильмы раздражают ее, она не погружается в происходящее на экране, а хладнокровно наблюдает за попытками артистов изображать те или иные чувства.

С раннего детства она обожала читать. Не так самозабвенно, как Тоборовский, но все же каждый день предавалась этому занятию. Теперь книга, даже самая интересная, не могла захватить ее. Она, скорее по привычке, чем из интереса, одолевала несколько страниц и откладывала томик.

Путешествия не привлекали совершенно. Столько пришлось помотаться, открывая точки в разных городах, что теперь Северину охватывало уныние при одной мысли о самолетах и гостиницах. Нет, жизнь решительно не приносила радости.

А сейчас скука отступила, пусть под влиянием недостойных чувств. Ну и что? В конце концов, уныние – смертный грех, а злорадство – нет.

Так, может быть, одержать еще одну победу? Когда-то она была нокаутирована, но поднялась. И имеет право на матч-реванш.

Инга вышла из операционной только в четыре и, морщась от усталости, почти наощупь отправилась к себе в кабинет. Глаза после микроскопа отказывались смотреть на мир.

Рабочий день закончился, но Грегори нужно забрать из спортшколы только в шесть. Есть целый час, чтобы восстановить силы. Она собиралась посидеть в тишине с чайными компрессами на глазах, но быстро поняла, что этот план реализовать не удастся. Под дверью кабинета маялся доцент Побегалов с кожаной папкой в руках.

Все понятно. Типичная манера непризнанных гениев и просто самолюбивых людей, которым не удалось занять руководящую должность. Спорить с начальником по каждому поводу, а если вдруг не удается отвертеться от задания, выполнять его геройски, таким образом, чтобы начальник мучился острым чувством вины. Доцент писал обзор литературы для их статьи и воткнул туда все, что знал по хирургии кисти. Инга попросила переделать сообразно с объемом и предметом исследования и дала сроку целую неделю. Совершенно незачем являться на следующий день, якобы ты ночь не спал, работал и теперь поджидаешь самодурку-начальницу, когда спокойно мог бы идти домой.

Подавив вздох, Инга впустила его в кабинет и нажала на кнопочку чайника. Что ж, для двух глаз нужны два пакетика…

Весь коллектив считал доцента Побегалова занудой, кем он, безусловно, и являлся, но Инга обожала этого высокого рыжего мужчину. Иногда он, не выходя из образа скучного педанта, говорил такие остроумные вещи, что просто не верилось. Особенно к месту это бывало в ночные пятничные дежурства, когда медики просто захлебывались в потоке пьяных, травмированных или заболевших. Невозмутимый доцент высился в человеческом водовороте, как утес. Вот являлся гражданин со сломанными ребрами.

– Что случилось? – спрашивал Побегалов.

– Ударился о парапет.

– Угу. А парапет к нам, видимо, попозже зайдет.

Или вариации на тему клятвы Гиппократа. Большинство людей сейчас желает, чтобы медики выполняли их самые нелепые капризы, мотивируя свои требования именно этой клятвой. Но, поскольку налицо не только моральная, но и интеллектуальная деградация, мало кто правильно называет имя великого врача древности. Доктора присягают и Герострату, и Пифагору, и Демократу, и Гепарду, и бог знает кому еще. А когда пациент сказал Побегалову, что тот давал клятву Домкрату, тот сказал: «Тсс! Гиппократ – это в медицине тот-кого-нельзя-называть».