Книга О чем молчат мужчины... когда ты рядом - Армандо Прието Перес

– На свадьбу? Потому что этот ублюдок меня пригласил.

– Но тебе же не хочется туда ехать, это же ясно.

– Если я туда не поеду, все подумают, что я сижу дома и обливаюсь горючими слезами.

– Пусть думают. Твои друзья тебя бы поняли, а на остальных тебе должно быть наплевать.

Она презрительно хмыкает и бросает на меня косой сердитый взгляд.

– Как у тебя все просто! И не пяль на меня свои огромные невинные голубые глаза. Готова поспорить, что сам ты никогда не плакал.

– Плохо кончишь. – Я смотрю на эту заложницу самой себя, зацикленную на своей обиде. – Плачут все. Но это не значит, что надо позволять прошлому держать тебя за горло.

– Слушай, не грузи меня этим психологическим дерьмом!

Словно я разговариваю со стеной.

– Если бы мне нужен был психиатр, я пошла бы к нему. Кстати, он обошелся бы мне дешевле, чем ты. А ты занимайся своим делом. Скажи, где мы познакомились?

Я оставляю попытки вправить ей мозги, вытягиваю ноги, удобнее устраиваюсь на сиденье и, глядя в окно, повторяю выученное:

– Я встретил тебя на выставке Поллока[4]в Палаццо Реале прошлой зимой и моментально потерял интерес к произведениям искусства. Я видел только тебя. Я пристал к тебе в магазинчике, что рядом со стендом каталогов. Сначала ты немного поломалась, но потом согласилась пойти выпить со мной кофе, и я покорил тебя своим знанием современной живописи.

– Архитектуры. Ты же архитектор.

– Но я не только архитектор. Я пишу картины. Разве я не могу быть и художником тоже? Или скульптором?

– Художники и скульпторы все, как один, голодранцы. Разве это профессия? А что, ты не способен предстать архитектором? На сайте было написано, что ты учился в Академии искусств. На Кубе, согласна, но чем-то ты должен был там овладеть, разве нет? Или то, что ты написал, вранье?

– Все правда, успокойся. Чтобы подискутировать об архитектуре на вечеринке, я знаю достаточно. Хотя не думаю, что кто-то, не сходя с места, попросит меня построить ему мост.

– Он не думает! Смотри, мои друзья, как и я, люди образованные, а не какие-то там шарлатаны, которые малюют мадонн на тротуарах.

– Успокойся, – повторяю я. – Как-нибудь справлюсь. Кстати, ты видела документальный фильм о Нормане Фостере? А то я могу сказать, что мы смотрели его вместе.

– А кто такой этот Норман?

– Архитектор. – Я с трудом сдерживаю улыбку. На мое счастье, еще не перевелись малообразованные люди. – Ты видела купол Рейхстага в Берлине?

Она бросает на меня очередной косой взгляд.

– Ну вот, молодец, – произносит она тоном, уже не столь суровым. – Брось им несколько иностранных слов, поулыбайся и, бог даст, прорвемся.

Я глубоко вздыхаю и думаю, что этот день будет тянуться бесконечно. Но пейзаж за окном слишком красив, чтобы поддаться унынию: весна уже рассыпала по зелени лугов и горных склонов васильки и одуванчики, вдали скопления маленьких городков, небо усеяно обрывками облаков, кажется, перед тобой холст эпохи Возрождения. Я позволяю себе нежиться в солнечном свете и думаю, что хорошо бы приехать сюда с Мануэлой, медленно вести машину по этим узким очаровательным шоссе, съехать с автострады, остановиться на узенькой дороге в горах, вытолкнуть ее из машины и опрокинуть в траву…

Меньше чем через два часа она оказалась передо мной.

Не верю своим глазам: Мануэла и свадебное торжество! Я замечаю ее еще издалека, пока иду по дорожке, ведущей к столу с аперитивами. Одуряюще пахнет свежескошенной травой, в одном углу играет джазовый квартет, девушки в ослепительно-ярких нарядах, прекрасная сцена, а в другом углу она, затянутая в ласкающее ее тело короткое темно-красное платье, одновременно строгое и вызывающе сексуальное. В первую минуту я думаю, что это галлюцинация. Я так пылко воображал ее себе всю дорогу, а после всю долгую и нудную церемонию в церкви. Я не прекращал думать о Мануэле, и когда старательно и любовно улыбался полногрудой Камилле.

Я подхожу ближе. Мануэла строго выговаривает что-то двум официантам. Ну разумеется, она же здесь по работе! Значит, это и есть то самое пресловутое торжество вне Милана. Невероятно, но логично. Пара миланцев, которые празднуют свадьбу, хоть бы и в Кьянти, заказывают миланский кейтеринг. Про себя благодарю судьбу. События этого дня принимают фантастический оборот. Мне бы только минут на десять освободиться от моей клиентки, и…

Я позволяю себе нежиться в солнечном свете и думаю, что хорошо бы приехать сюда с Мануэлой, медленно вести машину по этим узким очаровательным шоссе, съехать с автострады, остановиться на узенькой дороге в горах, вытолкнуть ее из машины и опрокинуть в траву…

Словно до нее дошли мои мысли, Мануэла оборачивается и смотрит на меня. Я замечаю, как она вздрагивает. Я посылаю ей широкую голливудскую улыбку. Надеюсь, что она прочла в ней мое немедленное желание наброситься на нее, потому что она напрягается всем своим телом. Я вижу, как распрямляются ее плечи, как смыкаются, словно по стойке «смирно», ноги, как высокомерно вздергивается подбородок. В чем дело, что не так?

Начало не из лучших. Но я могу все исправить. Достаточно захотеть этого.

– Кика! – верещит стоящая рядом со мной Камилла и тащит меня за собой на другой конец поляны, где стоит худющая девушка в роскошном платье цвета льда. Компанию ей составляет лысый тип с красным галстуком на шее. Лысина – не его вина, но галстук уж точно на его совести.

– Ками!

Женщины обмениваются серией поцелуев, едва касаясь щеками друг друга, а я пожимаю ему руку.

– Бруно, – представляется он.

– Очень приятно, Луис.

– Кика, а это мой новый… – со смешком представляет меня Камилла, – как бы точнее выразиться? Можно сказать, жених, дорогой, или мы слишком стары для этого?

В ее жеманном тоне мне слышатся истерические нотки и, может быть, тень печали. Бедная Камилла! Я улыбаюсь ей, как предписано ролью. Все портит присутствие здесь Мануэлы. Но это не моя вина. Надо бы постараться хоть на время под каким-нибудь предлогом освободиться от Камиллы. Я размышляю как, и моя улыбка становится еще обаятельнее.

– Ты можешь называть меня просто: моя любовь, – отвечаю я, пожимая Камилле локоть и с нежностью глядя на нее. – А ты можешь звать меня Луис, – поворачиваюсь я к худышке, стараясь, чтобы был заметен мой южноамериканский акцент, от которого я практически напрочь избавился. – Очень приятно.

Та слегка краснеет, когда я пожимаю ее руку. Я замечаю промельк зависти во взгляде, который она бросает на Камиллу.

Та тоже это замечает и любовно прижимается ко мне. Надеюсь, в эту минуту Мануэла не смотрит в нашу сторону.