Книга Антон, надень ботинки! (сборник) - Виктория Токарева

Она была сонная, но постепенно просыпалась, включалась, двигалась так, чтобы ему было удобнее. Она думала только о нем, забыв о себе. И от этого самоотречения становилась еще больше собой. Самоотречение во имя наивысшего самовыражения. Как в музыке. Пианист растворяется в композиторе. Как в любви. Значит, любой творческий процесс одинаков.

Концерт был сыгран. А дальше что?

За Месяцевым приехала дочь. На ней была теплая черная шапочка, которая ей не шла. Можно сказать – уродовала. Съедала всю красоту.

Люля вышла проводить Месяцева. Ее путевка кончалась через неделю.

– Это моя дочь Анна Игоревна, – познакомил Месяцев. – Она некрасивая, но хороший человек.

– Это главное, – спокойно сказала Люля, как бы согласившись, что Аня некрасива. Не поймала шутки.

Аня была всегда красива, даже в этой уродливой шапке. Всем стало неловко, в особенности Ане.

– Счастливо оставаться, – пожелал Месяцев.

– Да-да… – согласилась Люля. – И вам всего хорошего.

Месяцев с пристрастием посмотрел на шубу. Она не скукожилась. Все было в порядке.

Машина тронулась.

Обернувшись, он видел, как Люля уходит, и еще раз подумал о том, что шуба не пострадала. Все осталось без последствий.

Месяцев прошел в свой кабинет и включил автоответчик.

Звонили из студии звукозаписи. Просили позвонить. Тон нищенский. Платили копейки, так что работать приходилось практически бесплатно. Но Месяцев соглашался. Пусть все вокруг рушится и валится, а музыка должна устоять.

Звонили из Марселя. Предлагали турне по югу Франции.

На кухне сидела теща Лидия Георгиевна, перебирала гречку. Она жила в соседнем подъезде, была приходящая и уходящая. Близко, но не вместе, и это сохраняло отношения.

Готовила она плохо. Есть можно, и они ели. Но еда неизменно была невкусной. Должно быть, ее способности лежали где-то в другой плоскости. Теща – органически справедливый человек. Эта справедливость ощущалась людьми, и к ней приходили за советом. Она осталась без мужа в двадцать девять лет. Его затоптали во время похорон Сталина. Ушел и не вернулся. И ничего не осталось. Должно быть, затоптали и размазали по асфальту. Она старалась об этом не думать. Сейчас, в свои семьдесят лет, ей ничего не оставалось, как любить свою дочь, внуков, зятя. Игорь всегда ощущал ее молчаливую привязанность и сам тоже был привязан.

Месяцев стал делать необходимые звонки: своему помощнику Сергею, чтобы начинать оформление во Францию, дирижеру, чтобы согласовать время репетиций.

Привычная жизнь постепенно втягивала, и это было как возвращение на родину. Месяцев – человек действия. И отсутствие действия угнетало, как ностальгия. Ностальгия по себе.

Больница оказалась чистая. Полы вымыты с хлоркой, правда, линолеум кое-где оборван и мебель пора на помойку. Если присмотреться, бедность сквозила во всем, но это если присмотреться. Больные совершенно не походили на психов. Нормальные люди. Было вообще невозможно отделить больных от посетителей.

Месяцев успокоился. Он опасался, что попадет в заведение типа палаты номер шесть, где ходят Наполеоны и Навуходоносоры, а грубый санитар бьет их кулаком в ухо.

Алик вышел к ним в холл в спортивном костюме «Пума». Он был в замечательном настроении – легкий, расслабленный. Единственно – сильно расширены зрачки. От этого глаза казались черными.

– Ты устаешь? – спросил Месяцев.

– От чего? – весело удивился Алик.

– Тебя лечат? – догадался Месяцев.

– Чем-то лечат, – рассеянно сказал Алик, оборачиваясь на дверь. Он кого-то ждал.

– Зачем же лечить здорового человека? – забеспокоилась жена. – Надо поговорить с врачом.

В холл вошел Андрей, друг Алика.

Какое-то время все сидели молча, и Месяцев видел, что Алик тяготится присутствием родителей. С ровесниками ему интереснее.

– Ладно. – Месяцев поднялся. – Мы пойдем. Надо еще с врачом поговорить…

Врача не оказалось на месте. А медсестра сидела на посту и работала. Что-то писала.

– Можно вас спросить? – деликатно отвлек ее Месяцев.

Медсестра подняла голову, холодно посмотрела.

– Вы не знаете, почему Алика перевели в общую палату?

– Ему принесли недозволенное. Он нуждается в контроле.

– Что вы имеете в виду? – удивился Месяцев.

– Спиртное. Наркотики.

– Вы что, с ума сошли? – вмешалась жена.

– Я? Нет. – Медсестра снова склонилась над своей работой.

Месяцев с женой вышли в коридор.

– Глупости, – возмутилась жена. – Они все выдумывают.

– Неизвестно, – мрачно предположил Месяцев.

– Что ты такое говоришь? – строго упрекнула жена.

– То, что слышишь. Ты и твоя мамаша сделали из него монстра.

Спустились в гардероб. В гардеробе продавали жетоны. При виде жетонов у Месяцева что-то защемило, затосковало в середине.

Он вдруг сообразил, что не взял домашний телефон Елены Геннадьевны. И свой не оставил. И значит, потерял ее навсегда. Фамилии ее он не знает. Места работы у нее нет. Остается надеяться, что она сама его найдет. Но это маловероятно.

– Надо терпеть, – сказала жена.

Надо терпеть разлуку с Люлей. Сына в сумасшедшем доме.

Как терпеть? Куда спрятаться?

В музыку. Куда же еще…

Ночью жена лежала рядом и ждала. Они так любили объединяться после разлук. Жена хотела прильнуть к его ненадоедающему телу – гладкому и шелковому, как у тюленя. Но не посмела приблизиться. От мужа что-то исходило, как биотоки против комаров. Жена преодолела отрицательные токи и все-таки прижалась к нему. Месяцев сжал челюсти. Его охватил мистический ужас, как будто родная мать прижалась к нему, ожидая физической близости. С одной стороны, родной человек, роднее не бывает. С другой – что-то биологически противоестественное.

– Что с тобой? – Жена подняла голову.

– Я забыл деньги, – сказал Месяцев первое, что пришло в голову.

– Где?

– В санатории.

– Много?

– Тысячу долларов.

– Много, – задумчиво сказала жена. – Может, позвонить?

– Вот этого и не надо делать. Если позвонить и сказать, где деньги, – придут и заберут. И скажут – ничего не было. Надо поехать, и все.

– Верно, – согласилась жена.

– Смена начинается в восемь утра. Значит, в восемь придут убираться. Значит, надо успеть до восьми.

Месяцев никогда не врал. Не было необходимости. И сейчас он поражался, как складно у него все выходило.