Книга Запойное чтиво № 1 - Александр Крыласов

Евгеньич — седой, с хорошим цветом лица и голливудскими зубами, дядечка сидел передо мной и жаловался на судьбу. Точнее на супругу.

— Я долгих пять лет был зашит. Исключительно из-за капризов своей второй половины. Она, видите ли, даже запаха алкоголя не переносит. А по окончании срока действия лекарства, мне как раз исполнилось пятьдесят лет. Имею я право отметить?!

— Ну-у-у, — замялся я, — иногда юбилеи затягиваются и заканчиваются белой горячкой.

— Не мой случай, — отрезал Евгеньич, — мы с друзьями посидели, выпили в кафе. Всё чинно, пристойно. Потом пошли домой и по дороге пели песни. Негромко и душевно, подчёркиваю. А она меня опять на пять лет закодировать хочет.

— И всё? — усомнился я, — просто шли домой и негромко пели песни?

— И всё, — пациент взглянул на меня глазами истерзанного ягнёнка, — просто спели «Калину красную» и «Подмосковные вечера».

— Не буянили, не дрались, не падали лицом в салат, не засыпали на проезжей части? Просто попели песенки?

— Клянусь, — заглянул мне в самую душу Евгеньич, — зачем мне врать?

— Разные могут быть причины.

— Здоровьем своей семидесятилетней матери клянусь. Дайте мне, пожалуйста, справку, что я закодировался, а лечить меня не нужно, я абсолютно здоров. Это у моей жены шарики за ролики заходят.

Уже тогда я не верил своим пациентам и навёл кое-какие справки. Выяснилось, что Евгеньич пропил в квартире своей сожительницы всю мебель, включая газовую плиту. Женат он никогда не был, а пять лет действительно не пил, так как мотал срок под Воркутой за вооружённый грабёж. Вот, интересно, зачем ему была нужна справка?

Жертвы произвола

(Сходил за хлебушком)

Эта троица принялась рыдать прямо с порога. Особенно заливался сам пациент, жена и тёща тоже лили слёзы, но уже не так самозабвенно. Я долго их успокаивал и предлагал попить водички, попутно убирая со стола истории болезни, чтобы их не залил слёзный водопад. Оказывается, жена послала Афанасьича за хлебом три дня назад, а вернулся он только сегодня под утро, весь избитый и несущий перегаром. Глядя на меня чистосердечными глазами, он рассказал чудовищную по своей правдоподобности историю:

— Шёл я себе за хлебушком, никого не трогал. И вдруг, откуда не возьмись, вылетает «воронок», оттуда выскакивают менты и начинают меня избивать.

— Средь бела дня? — оторопел я.

— В том-то дело, — шмыгнул носом Афанасьич, демонстрируя синяки и кровоподтёки, — беспредел творится. Отвезли они меня в отделение, посадили в «обезьянник» и трое суток метелили смертным боем, разжимали зубы ножом и вливали по литру водки в день.

— Надо же, — вздохнул я, — действительно, беспредел.

— На четвёртый день они утомились, уснули, и мне удалось сбежать.

— Какой кошмар, — возмутился я и попросил сопровождающих подождать за дверью.

Родственники, безутешно рыдая, вышли.

— Любезный, вы эти басни жене и тёще рассказывайте, на ночь, перед сном. А волкам наркологии такие порожняки гнать не надо, здесь дураков нет.

— Чистая правда, — Афанасьич снова зарыдал.

— Чтобы вас в отделении милиции три дня поили водкой, разжимая зубы ножом? Извините, но в такой бред поверить не могу. Среди людей в синих фуражках я сумасшедших не встречал, как-то не приходилось. Они бы водку сами выдули, с преогромным удовольствием, зачем на вас такой ценный продукт переводить? Рассказываю, как на самом деле всё произошло: вы пошли за хлебом, по дороге случайно встретили приятеля. Три дня вы с ним квасили и куролесили, передрались по пьяной лавочке или у ночного магазина с кем-нибудь схлестнулись. А теперь рассказываете всем байки про «обезьянник» и «беспредел».

— Почему вы мне не верите?!

— Потому что я проработал наркологом столько лет, сколько вам и не снилось. И это ещё на самый фантастический рассказ, который я слышал.

— Вы меня не сдадите? — прошептал Афанасьич.

— Оно мне надо? Только жену с тёщей уймите, чтобы они по инстанциям не жаловались, а то вас быстро на чистую воду выведут.

Чудилы

(Когда падает планка)

Вы думаете, пациенты приходят к наркологу после вещего сна или нагоняя от жены. А, может, после мольбы матери или просьбы отца. Ничего подобного. К наркологу приходят не от хорошей жизни: после пробитой по-пьянке головы или разбитой машины, потерянной сумки или найденных приключений, затопленных соседей или прогулянной недели. Что-что, а чудить в нашей великой стране все мастера, но и здесь встречаются первые среди равных.

Родионыч был бандитом, что называется, по жизни. Тюрьмы и лагеря не сломили его вольнолюбивый дух и неизбывную тягу к справедливости. Стоило Родионычу пропустить пару рюмок, как стремление к восстановлению попранной справедливости, накрывало правдолюба с головой и требовало незамедлительных действий. Выпивал он, кстати, не чаще, чем раз в несколько лет. Один разок он тихо сидел в ресторане и мирно кушал свой пончик пополам с водочкой. После пол литры, ему пришло в голову, что его столик самый задрипанный и неказистый, что он расположен в самом позорном месте, и что в этом ресторане его, Родионыча, отчего-то, не любят. Возмущённый браток тут же закатил скандал с битьём посуды и рукоприкладством. Его быстро скрутили и вышвырнули из заведения. Тогда Родионыч прыгнул за руль своего «джипа» и на полной скорости въехал в ресторан по ступенькам, круша витрины и подсобные помещения. Другой раз проказник парился в бане вместе со своей братвой, и что-то ему в их словах не понравилось. Ни слова, ни говоря, Родионыч выбрался из парилки, подпер дверь ломиком и принялся, как ни в чём не бывало, плескаться в бассейне. Брателлы верещали так, будто их уже отправили в ад, а шалун был занят — он в это время нырял. В третий раз пьяного Родионыча остановил гаишник и потребовал предъявить права. Тот вместо прав достал гаечный ключ, вырубил гайца, надел его доспехи и принялся сам тормозить подъезжающие машины. (Дело происходило в десять вечера на Можайском шоссе). После подобных демаршей Родионыча били руками и ногами, гаечным ключом и ломиком, бросали под машины и даже электропоезда. Он всегда выживал, но по полгода проводил в больницах, где его собирали по кусочкам и косточкам, что характерно, бедокур ничего из произошедшего не помнил, как он говорил: «планка падает и хана». Затем Родионыч шёл ко мне сдаваться, он любил теребить меня вопросом — какая же у него стадия алкоголизма? А я ему отвечал, что у него даже бытового пьянства нет. Но чем так пить, как он, уж лучше даже пробки от бутылки не нюхать.

Отдыхающие

(На халяву и «белка» ближе)

У всех отдыхающих свои развлечения. Кто пьёт до посинения, кто ест до несварения желудка, кто по экскурсиям ударяет, кто по женскому полу. А я наблюдаю, как мужчины и женщины, сами того не желая, разгоняются и уходят в запои. Меня могут обвинить в садизме и дурновкусии, но я называю это профессионализмом. Как стоматолог автоматически осматривает зубы собеседника на предмет лечения от кариеса, так и я подсознательно подмечаю опасные тенденции из жизни отдыхающих.