Книга Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт

Я удивленно подняла брови, прежде чем ответить:

– Да, замужем.

– Как жаль! – сказал он, не изменяя того усталого тона, какого придерживался на протяжении всего нашего разговора. – А вот я старый холостяк, и всякий раз, встретив интересную женщину, прежде чем пригласить ее куда-нибудь, спрашиваю, замужем она или нет. Только поймите меня правильно… в ресторан поужинать, поболтать – и не более того… Раньше мне нравилось жить одному, но с некоторых пор одиночество угнетает меня. И между тем я неизменно получаю в ответ на мои приглашения отказы; создается впечатление, что все особы женского пола, прежде чем попасть ко мне в кабинет, в обязательном порядке идут венчаться.

Хотя признания судьи прозвучали до странности неуместно, я не удержала смеха:

– Раз уж вы обладаете таким даром – провоцировать замужество, попробуйте подкатиться к какой-нибудь невесте, прежде чем их с женихом объявят мужем и женой.

Он тоже от души рассмеялся, а затем, когда я поднялась со своего стула, проводил меня до двери. Оказавшись на улице, я стала раздумывать над странной личностью судьи Муро. В подобной ситуации он чувствовал себя вполне естественно и, должно быть, хотя в это трудно поверить, даже не подозревал, до какой степени рискованным было его поведение. Любая женщина могла почувствовать себя оскорбленной такой формой обращения, такими заигрываниями – и не только потому, что новые понятия о равенстве полов в известной степени поубавили в нас снисходительности, но еще и потому, что Муро не был привлекательным мужчиной. Безобидные комплименты в устах молодого и красивого парня льстят, а если их произносит безобразный старик, они вызывают досаду. Уличные комплименты незнакомых мужчин вышли из обихода, о чем я совсем не жалею; поэтому попытка назначить свидание женщине, с которой тебе предстоит иметь дело по службе, выглядит как минимум неосторожной. Иными словами, какой бы объективной и выдержанной ни желала я быть, меня, как я тотчас почувствовала, снова стали одолевать предрассудки. И действительно, что это за судья, если он использует рабочую встречу, чтобы прозондировать, насколько женщина готова к “общению”? Тогда получается, что на него запросто мог произвести впечатление внешний вид вдовы Сигуана, когда та явилась просить о возобновлении расследования. Интересно, красива или нет эта Росалия Пиньейро? И не пустила ли она в ход какой-нибудь из приемов соблазнения, чтобы сломить волю судьи Муро? А если так, то зачем ей это понадобилось? Ну, хватит! Кажется, подозрительность завела меня слишком далеко. Мы еще не приступили к расследованию, так что любые гипотезы следует считать преждевременными.

В комиссариате я тотчас столкнулась с Гарсоном, который шел от инспектора Сангуэсы, служившего в отделе экономических преступлений.

– Ну вот, теперь с нами работает самый лучший специалист во всей полиции, – пыжась от гордости, сообщил мой помощник. – Через пару дней мы будем иметь кучу сведений: состояние дел на фабрике в момент смерти Сигуана, как шли там дела в последние годы, не было ли чего необычного в завещании убитого, материальное положение наследников…

– Остается надеяться, что это и вправду займет не больше пары дней. Сами знаете: “Дайте мне точку опоры, и я переверну мир”. А мне нужно, чтобы кто-нибудь дал мне след, за который мы смогли бы ухватиться.

– Не забывайте совет, который мы получили: никакой спешки, спокойствие и выдержка, ведь события эти случились пять лет назад.

– Да, все верно, но мне необходима хоть капля уверенности в том, что мы сможем сдвинуть дело с мертвой точки, на которой его бросили когда-то наши коллеги. Иначе это станет самым громким нашим с вами провалом.

– Не по нашей вине.

– Вы так считаете? А вам никогда не доводится остаться наедине с самим собой, Фермин?

– Уж не знаю, во что вы там целитесь, но, по-моему, это упрек морального характера.

– Вы все верно поняли. Я хочу сказать следующее: при любой неудаче главная часть ответственности падает на нас самих. Всегда.

– Это потому, что вы привыкли безжалостно бичевать себя – как монахи в старые времена. Я же просто стараюсь как можно лучше исполнять свой долг, не более того, и ежели что-то не получается, не спешу брать всю вину на себя.

– В жизни так далеко не уедешь.

– Не уедешь, если станешь вечно понукать кнутом собственную совесть. Я отношусь к себе куда снисходительнее, а в результате – и к другим тоже. Поэтому меня все любят.

– Господи боже мой! Да вы, оказывается, самый тщеславный человек из всех, кого я в жизни встречала!

– Инспектор, может быть, это прозвучит грубовато, но я все равно скажу: мне эти ваши слова как серпом по яйцам.

– Вы, между прочим, обязаны разговаривать со мной вежливо.

– Многоуважаемая сеньора, не соблаговолите ли вы поведать мне наконец, что там у вас произошло с судьей?

– Так-то лучше! И хочу вам сказать, что, доведись мне развестись в третий раз, я бы со всех ног побежала к нему на свидание.

– Это должно означать, что он пришел в восторг от того, что дело поручено именно вам?

– Это означает, что я ему нравлюсь, или вам даже в голову не приходит, что со мной и такое случается?

Мой помощник окончательно вышел из себя:

– К чертям собачьим! Я, конечно, пришел в полицию, потому что мне нравилось распутывать сложные дела, но с вами, инспектор, приходится распутывать каждую вашу фразу, будто самые глубокие тайны мироздания. И для меня это уж слишком сложно, честно признаюсь.

Я улыбнулась. Я любила немного позлить Гарсона, однако, с тех пор как у него появился надежный и счастливый семейный очаг, мне все с большим трудом удавалось выводить его из себя. А жаль.

– Ну, не сердитесь, Фермин! Я предлагаю вам познакомиться с одной вдовушкой. И руку даю на отсечение: как только она вас увидит, у вас появится еще одна пылкая обожательница.

– Да хватит уж, хватит вам! – услышала я его ворчание, и он продолжал что-то недовольно бормотать, пока надевал пальто и пока мы с ним выходили на улицу.

Было свежо, сухо, солнечно, и мне захотелось увидеть в этом добрый знак Провидения, хотя, пожалуй, и единственный. Надо признать, что энтузиазм, с которым я поначалу отнеслась к этому делу, понемногу улетучивался. Работенка нам предстоит адова – и это впечатление с каждым часом только усиливалось. К тому же аргументы судьи в пользу возобновления расследования сейчас уже не казались мне столь обоснованными. Какие-то подозрения, какие-то факты, которые плоховато увязывались друг с другом, рыхлые намеки… И при этом ни одного стоящего довода, который бы указывал хотя бы на то, что есть, есть впереди четкие пути, обещающие привести нас к истине. Я постаралась взять себя в руки – когда приступаешь к чему-то новому, надо твердо верить в успех, иначе поражения не миновать. Впрочем, может быть, эта вдовушка…

Она жила в красивой мансарде в районе Сарриа. Нас она встретила весьма любезно и ничуть не смутилась, хотя я разглядывала ее, кажется, слишком нахально. Ей было около сорока, как я знала из материалов дела. А теперь стало ясно – и тут мне помогла интуиция, – что раньше она была просто красавицей. Да и сейчас оставалась красивой. Рассмотрев ее как следует, я отметила про себя, что еще один предрассудок был побежден реальностью. Ожидая увидеть женщину с внешностью вульгарной и яркой, как обычно изображают тех, кто выходит замуж за стариков исключительно ради денег, я ошиблась. Росалия Пиньейро была одета со вкусом, макияжем пользовалась умеренно, держалась и вела себя безупречно. Она пригласила нас в довольно милую гостиную, а когда мы сели, предложила кофе.