Книга Аргидава - Марианна Гончарова

– Ну, я заметил. Мне лестно. – Игнат как раз вытирал платком свой висок и щеку, которые Луша щедро облобызала на прощанье. – А она много слов говорит?

– Ну, на английском только про любовь.

– А на других языках?

– На других языках – «Мяу». И, когда есть хочет или гулять, говорит «Маааха». То есть я.

– Ох! Чудеса оказались рядом! – воскликнул радостно Игнат. – Пошли быстрей, Маша. Ты – просто клад. Аська обрадуется, а то мне в универ ехать. У меня лекция.

– Лекция? Ты учишься? Нет? – Машка остановилась. – Я не видела тебя… вас в университете. Преподаешь… те?

– Ага. Преподаешьте. – Игнат рассмеялся. – Да пару часов у меня. Аспирант… мы. Конечно, ты не видела. Носишься, задрав нос, со свитой поклонников и друзей, где тебе меня заметить. А я вот тебя видел. И не раз. Пошли быстрей.

Игнат хмыкнул, не скрывая удовольствия, что Машка заходится от смеха, задирая коленки, как лошадка в галопе.

– Вот тут, – показала Машка дом, – жила моя лучшая подруга Мирочка. Она сейчас в Израиле учится. И собирается идти в армию служить. Очень этим гордится. А это старое дерево слива-венгерка – наш с Мирочкой штаб.

– Ааа, штабик! Мальчики в детстве так называли секретные свои места.

– Подумаешь, штабик. Да мы с Миркой государственные… нет, всепланетные проблемы решали вон там, на той ветке. Сидели… как два воробья…

По дороге они ободрали ничейную, а значит, общую черешню.

– А что ты преподаешь? – сплевывала Маша косточки в кулак и с удовольствием заметила, что Игнат тоже не расплевывается по сторонам, а собирает косточки в ладошку.

– Историю Древнего мира и археологию.

– Ну дааа?! Ух ты! Правда? Честно-честно? А сюда чего переехал?

– Да как-то… Отцу климат не подходил в городе. Он астматик. А тут у вас, в сельской местности… верней, теперь у нас, хорошо. Папка в архиве работает. Уже неделю. Директором.

– В архиве? – Маша остановилась, практически на одной ноге замерла, держа перед собой кулак с черешневыми косточками. – Нет, правда в архиве?!

– Ну правда, конечно. Зачем же мне придумывать. А что в этом такого, Маша? Ты чего остановилась как журавль? Пошли. Слууушай, а что это у тебя с лицом?

– А что? – Ой! Маша вспомнила, что вышла лохматая, ресницы… да нет, как ей кажется, у нее никаких ресниц, так, одно название, как щетка облезшая. После уборки даже не умылась, так и выскочила, как дура какая-то, в чем была на первый зов к первому же незнакомцу, забыв, чему учили родители и школа. Мама ее Леночка как-то привезла из Голландии карандаш. Из тех, что в школе раздают детям. На карандаше было написано: «Say no to stranger» («Не разговаривай с незнакомцем»), а кто ж маму слушает в девятнадцать лет. – У меня на лице? Где? – Маша тыльной стороной ладони принялась вытирать щеку.

– Нет, на носу у тебя, тут. – Игнат потыкал указательным пальцем себе в нос. – На переносице. Что это? В клубе подралась, что ли? По деревьям лазила? Котопес Луша царапнула?

– Ну ты скажешь тоже! – Она опять облегченно покатилась от смеха, Игнат с удовольствием загоготал тоже. – Книга упала. С полки. Представляешь? Прямо на переносицу. Ребром. Тяжелая. Альбом с репродукциями. «Малые голландцы».

– О! Хорошо, что малые, а не большие.

Оба опять с готовностью заржали.

– Боже мой, как я люблю смеяться! От этого у меня частенько неприятности. Если вдруг смешно становится на паре или, как папа часто предупреждает, «не смей смеяться в приту… присту… при-сут-ствен-ных (ох!) местах», – вытирая слезы, призналась Маша.

– Вот и я такой же смешливый! – в ответ признался Игнат и заразительно улыбнулся.

Игнат ржал беспардонно, радостно, оглушительно, закинув голову к небу, на виду всей маленькой улицы, очень симпатичный, если не сказать даже красивый. Машка с удивлением – надо же, едва познакомились – реготала в ответ. Оба были страшно довольны друг другом. На них с удовольствием оглядывались редкие прохожие.

– Да ладно тебе! А хочешь правду? Это было еще зимой. Я болела гриппом, такие сны были страшные, боялась спать по ночам, ну… хотела одну книгу из шкафа достать, но слабая была и уронила. Грохот стоял! Нос был синий вообще. Стеснялась потом из дому выйти.

Отсмеявшись после реплики о «больших голландцах», Маша, почему-то сразу сообразив, что Игнат в курсе, что за голландцы, что за альбом, оценила, что и он не утруждает себя объяснениями, уверенный, что Маша поймет его шутку.

– Так вы, матушка, может быть, и книги читаете? – с подвывом, театрально воздев руку, басом произнес Игнат.

– Читаю-читаю, батюшка, а как жи! – кисленько пропищала Маша мерзким голоском и присела в книксене.

– А стихи? – серьезно заглянул он в глаза. – Любишь?

– Любишь, – согласилась Маша. И смутилась чего-то. И опустила голову. И принялась себя мысленно ругать. Коза такая. Покраснела. Вот же дура. И лохматая, в старых шортах, ресницы не накрасила. Коза, как есть коза.

Так, увлеченно перебирая названия книг и дивясь совпадениям, узнавая, что оба любят кофе с пенкой, что не любят срезанные цветы, что мелкий дождь, когда ты беспечный турист или гость в чужом городе или чужой стране, – это прекрасно и очень важно для души, они, пару мгновений тому назад совершенно незнакомые друг другу люди, а сейчас, кажется, уже друзья, широко шагая, забегая друг перед другом, высоко небрежно размахивая руками, пришли к новым соседям Добровольским во двор. Сестра Игната Ася вышла на порог, смешная, тоже очень красивая, смуглая, тонкая, гибкая нежная девочка в большой на нее то ли отцовской, то ли Игнатовой клетчатой рубашке, очень ладно и даже элегантно на ней сидевшей, улыбнулась, как и брат, открыто, во весь рот, и, когда Маша поздоровалась и сказала «я – Маша», опять вспомнив, что оделась как чучело (коза, как есть коза), она, вместо того чтобы церемонно протянуть и пожать руку, поступила совершенно правильно, спонтанно, искренно и смешно – она подалась к Машиному плечу, потерлась о него, как котенок, и сказала:

– Мяу.

Все трое, и гостья, и Ася, и ее симпатичный брат Игнат – ну определенно милый братец-Игнатец, ох-ох! – весело рассмеялись, просто день смеха какой-то.

Контакт с Асей был установлен мгновенно. Во-первых, она была похожа на Игната, одно лицо, только девочка. И на ней это лицо смотрелось еще лучше.

Маша тогда вот что заметила и по сей день замечает, что Игнат и Ася, безусловно прямые, честные, открытые люди, никогда не совершали и не совершают двусмысленных лицемерных поступков, не говорят лишних, глупых слов и терпеть не могут общепринятые дурацкие ритуалы. Словом, они оба оказались совершенно Машиными людьми.

– Какая же ты Маша? Ты не Маша совсем. Ты… – Ася высоко-высоко подняла и так высокие брови и тут же получила от брата: «Не морщи лоб!» – Ты – Маруся, типичная Маруся. Сейчас-сейчас. Сейчас поймешь. Пошли.