Книга Дневник мотылька - Рейчел Кляйн

Дора сказала, что Эрнесса тоже еврейка. Значит, нас вроде уже трое. Вряд ли ее семейство родом из местечка, название которого не выговоришь и которого больше нет на карте. Наверное, ее родичи из Праги, Варшавы или Будапешта. Доре нравится считать себя еврейкой, хотя ее мать из англосаксонской семьи бостонских банкиров и никогда даже близко не подходила к синагоге. Дорин отец — психиатр, вот он — еврей, и Доре кажется, что быть еврейкой более престижно в интеллектуальном смысле. Во всяком случае, я — чистокровная еврейка. Родители у меня родились евреями и всегда таковыми себя называли.

Пробыв у мисс Руд около часа, София вышла от нее с книгой под мышкой. Это был «Ренессанс» Вальтера Патера из личной библиотеки мисс Руд. Я знаю об этом, потому что заглянула под выцветший зеленый переплет. На последней странице было написано: «Хильда Руд». Мне бы мисс Руд никогда не дала почитать свою собственную книгу. Но ей невдомек, что София в жизни эту книгу не раскроет.

Зато теперь понятно, откуда мисс Руд взяла кличку для своего пса. Она бы его еще Платоном назвала. Практически каждый вечер, тренируясь на хоккейном поле, я вижу, как она в своем длинном рыжем плаще и коричневых оксфордских полуботинках выгуливает Патера вокруг спортивной площадки. Она могла бы позволить себе надеть любую другую обувь, но ходит в оксфордах, дабы подать нам хороший пример. Нужен нам ее пример! Все, что нам нужно, — это возможность ходить по школе в мокасинах. Патер вечно рвется с поводка, а мисс Руд его постоянно дергает. В стоячем осеннем воздухе эхо от надоедливого собачьего лая звучит приглушенно, как будто пасть у пса забита шерстью.

Я была в комнате Софии — дочитывала последние странички книги Патера, удобно устроившись в широком кресле у окна. Потом кое-что перечитала вслух — для Софии, чтобы ей было о чем поговорить с мисс Руд, если что. Например, эпизод, где автор цитирует Виктора Гюго: «Все люди приговорены к смерти с отсрочкой на неопределенное время». Я читала это деревянным голосом, пародируя британское произношение, и мы покатывались со смеху.

Итак, мисс Руд: сквозь седину кое-где, словно ржавые потеки, проступают рыжевато-бурые пряди — все, что осталось от утраченной молодости, водянистые бледно-голубые глаза за толстыми стеклами очков в розовой оправе, кожа вся в белых пятнах, будто мраморная. Это ее розовая рука, опутанная венами, точно проводами, листала эту книгу и делала заметки на полях. Что может такая, как мисс Руд, знать об искусстве, о красоте, о вдохновении? Смысл ее жизни в том, чтобы держать в повиновении сотни юных женщин. Можно ли представить себе мисс Руд, объятую творческим экстазом? Никчемная изношенная старуха. Пока я читала, передо мной маячил образ мисс Руд. Вот она, прямая как палка, стоит за кафедрой и дирижирует нами во время исполнения гимна. Вознеся руку, она запевает первые несколько нот, но ее надтреснутый голос немедленно заглушают наши голоса — высокие и чистые.

Мне надоело читать Софии вслух, и я притворилась, что на меня напал хохотун.

27 сентября

Вчера мы обедали в Чайнатауне. Должны были пойти вдесятером, но Эрнесса передумала. Были: София, Кэрол, Бетси, Кики, Чарли, Люси, Дора, Клэр и я. Сначала и Люси хотела остаться дома — с уроками, мол, зашивается, но мы вытащили ее с собой, я обещала ей помочь с рефератом по английскому. Собственно, от Чайнатауна мало что осталось — довольно захудалый райончик, но все же с налетом экзотики. Мне нравятся эти красно-золотые выгнутые стропила, похожие на крыши пагод, неоновые огни и огромные черные иероглифы. Островок ярких огней среди мрака окружающих домов и пустынных автостоянок. Нам пришлось силой затаскивать Кики и Чарли в ресторан, потому что подруги пытались прикупить травки прямо на улице. Мы направились в самый дальний угол ресторана и расселись за просторным круглым столом с вертящимся подносом «ленивая Сюзанна» посередине. И хорошо, что мы сидели на отшибе: наша компания ужасно галдела, а Чарли, Кики и Бетси вообще валяли дурака, отпускали довольно грубые шуточки в адрес официантов и передразнивали их акцент. София потянула меня, и я плюхнулась рядом с ней. Мы все заказали разные блюда, чтобы разделить их и все попробовать. Какое было изобилие! Я не могла остановиться: ела и ела, прихлебывая зеленый чай, а потом снова и снова вертела «ленивую Сюзанну».

Дора оглядела стол и ни с того ни с сего заметила:

— Люси такая красивая сегодня!

Люси сидела как раз напротив: раскрасневшиеся щеки, пунцовые губы, а глаза блестят, как в лихорадке. В ресторане царил полумрак, в колеблющемся пламени свечи лицо Люси то погружалось в тень, то внезапно озарялось. И в самом деле, она была удивительно хороша, и что-то неожиданное появилось в ней. Люси повернулась ко мне, и я поняла, что она грустит.

Я взглянула на Люси и покраснела, как будто комплимент Доры предназначался мне. Моя подруга выглядит так, словно она влюблена. Дора лишь высказала то, что все и так заметили. Мне было и неловко, и в то же время приятно.

Всю ночь я ворочалась, не могла уснуть. Видимо, все-таки чая было слишком много. Сегодня я совсем без сил.

В дверях показалась голова Люси. Я сказала, что сейчас выйду. Она тоже неважно выглядит.

29 сентября

Целую вечность Люси не приходит в свою комнату на тихий час. Она у Эрнессы, я уверена. Не понимаю, зачем Люси записалась и на французский, и на немецкий языки, знаю только, что отец заставляет ее учить немецкий. С этим языком она мучается ужасно — хуже, чем с французским. Это ее только расстраивает. Я не собираюсь терзаться насчет того, что Люси столько торчит у Эрнессы. Наоборот, у меня теперь больше времени, чтобы вести дневник. Вот чего я не могу понять, так это чем Люси заинтересовала Эрнессу. Люси — лапочка и прелесть, но она совсем не того поля ягода. Она не читает никаких книг, кроме заданных по программе. Да и те едва ли дочитывает до конца. Эрнессе больше подошли бы мы с Дорой. Но раз это помогает Люси выучить немецкий и раз ее не тошнит в той затхлой комнате… Кроме Люси, там бывает одна Чарли, но, правда, запах травы, которую они курят, заглушит любую вонь. И к тому же Чарли куда угодно пойдет ради косяка. А Люси не такая, она очень правильная девочка.

В комнате Эрнессы — такой просторной — до сих пор пусто, как в келье отшельника. И сама она — как монах. То есть я имею в виду — монашка. Никогда не перекусывает, не пьет газировки и, кажется, не скучает без этого. После обеда спешит на перекур, но кофе ей до лампочки. Если я не выпью кофе, то не смогу сделать ни одного урока. Я вечно наедаюсь до отвала, а потом поднимаюсь в жаркую комнату — с наступлением холодов топят так, что душно, даже если окна настежь. Вот я открываю учебник, начинаю читать, веки слипаются и…

А Эрнесса, похоже, и окон никогда не открывает. Потому-то в комнате и воняет, что не проветривается никогда. Однажды в поисках Люси я постучалась к ней. Вместо того чтобы просто сказать: «Войдите», она собственноручно открыла дверь. Так она и стояла, загораживая дверной проем и терпеливо ожидая, пока я скажу, что же мне от нее понадобилось. А меня чуть не стошнило, когда отворилась дверь. С трудом я выдавила из себя: «Не знаешь, где Люси?» Да, Эрнесса интересна и умна, но каждый раз такое ощущение, что я лезу куда не просят. Ни за что больше не постучусь в эту дверь!