Книга Последний часовой - Ольга Игоревна Елисеева

Не шутка. Завтра об этой милости будет говорить вся столица. А пока… Под чарующие звуки «Волшебной флейты» черный креповый занавес – нота скорби по отлетевшему Ангелу – поехал в сторону, и на сцене открылась картина вечернего сада с легким газовым облаком, пронзенным золотой стрелой.

Начальный акт Никс прослушал вместе с матерью, а в перерыве поднялся на второй ярус, где в ложе князя Гагарина восседала сама Семенова.

– Что я слышу, Катерина Семеновна? Неужели вы решили оставить нас?

При виде императора все находившиеся возле звезды поднялись и низко поклонились. Только сама актриса осталась сидеть в широком, обитом алым бархатом кресле. Склонившись на руку и откинув край горностаевого плаща – в зале по-зимнему царили сквозняки, – прима выглядела истинной царицей. Полная сорокалетняя дама с тяжелыми властными чертами, крупным носом и черными усиками над верхней губой, она держала себя повелительно, так чтобы каждый, едва взглянув на нее, мог сказать: вот первая героиня русской сцены.

Ее короткое знакомство с третьим из великих князей позволяло нарушать этикет. Никс страстно любил театр. В юности, когда его с Михаилом отправили в заграничное путешествие, Мария Федоровна особо запретила сыновьям посещать балаганы Лондона и Парижа из боязни, как бы дети не увидели развратных сцен. Это благое начинание вдовствующей императрицы погибло в туне также, как и попытка отнять у царевичей военные игрушки. Их высочества росли солдафонами, самозабвенно приверженными лицедейству.

В тайне от матери, как иные курят, Николай посещал актеров, в перерывах между действиями поднимался на сцену побеседовать с презренными комедиантами и даже проходил за кулисы. Он знал, что давний меценат Семеновой князь Гагарин сделал ей предложение. Что возраст и мысли о будущем заставляют приму согласиться. Что в обществе разразится скандал, ибо звезда поднялась на картонный небосклон из канавы. Вчера крепостная. Сегодня идол. Завтра княгиня.

– Итак, вы покидаете сцену? – Император поцеловал белую пухлую руку актрисы. – Это большой удар для поклонников вашего таланта.

Его всегдашняя серьезность не позволяла воспринять сказанное как простую светскую любезность.

– Удар? – переспросила дама. – Но вы же сами читали в газетах: «Семенова погибла безвозвратно, дальше она не пойдет!» «Низкое подражание француженке Жорж лишило ее игру блесток самобытного таланта».

– Простите, сударыня, но в последнее время я не читаю театральной критики.

– Ах, ну да, у вас теперь другие дела! – обиженно надула губы собеседница.

Николай рассмеяться. Эгоизм высшей пробы! Что для него важнее заговора? А этой прекрасной талантливой женщине, на пике славы уходящей в тень, дела нет до мятежа, попыток цареубийства, волнения в Европе. Ее терзает ядовитая статейка нищего писаки, который только тем и зарабатывает имя, что ругает знаменитостей.

– У Жорж есть техника, – продолжала жаловаться звезда, – есть школа. А я? Кто меня учил? Стоит мне сделать, как она, и всем в зале ясно: на сцене сфальшивили.

– Можно я задам вопрос?

Семенова указала не место возле себя и сделала знак остальным покинуть ложу. Как только они вышли, император присел на соседнее кресло.

– Помните, пару лет назад я хотел попытаться что-нибудь сыграть? На домашней сцене.

– О-о, – протянула женщина, склоняя к плечу голову, увенчанную алым атласным беретом. – У вас теперь така-ая сцена!

– Это меня и смущает, – без тени улыбки отвечал Николай. – Слишком большая. Много публики.

– Боитесь провалиться? – с легкой ехидцей осведомилась собеседница.

– Не то слово. Мне кажется: я проваливаюсь в каждом акте.

Семенова выдержала паузу. Ее большой, неизящно очерченный рот сжался в одну точку.

– Придется жить на сцене, – она помедлила. – Чем я могу вас утешить? В сущности, я дилетант. Меня девочкой выгнали на подмостки и сказали: играй. Я не знала, как, и начала придумывать, будто я и есть та, за которую себя выдаю. И когда мне удавалось поверить в это, верили и в зале. Я разрывала себя на части, а они говорили: о, какая игра!

Семенова замолчала. Император не спешил прерывать ее.

– Верьте каждому слову, которое говорите. Ваша роль должна прирасти к вам. Тогда вы перестанете замечать подмостки.

Николай еще раз с благодарностью поцеловал актрисе руку. Он собирался уходить, когда она порывисто и без всякого пиетета схватила его за палец.

– Но, Боже мой! Что же мне делать? Неужели я и правда не пойду дальше?

Царь Небесный! Как все артистические натуры ранимы!

– А вы хотите? – хмуро спросил Никс.

Женщина помедлила.

– Не знаю. Возраст диктует свое. Еще год или два, и меня просто вышвырнут. А сейчас, сейчас есть шанс стать чем-то новым.

– Тогда вот добрый совет от человека положительного, семейного и… вашего императора. – Николай сделал ударение на последнем слове. – Выходите в отставку, уезжайте в Москву, проведите там около года, а потом тихо, без огласки венчайтесь с князем Гагариным. И не торопитесь возвращаться в столицу. Со временем все привыкнут.

Не дожидаясь, пока Семенова поблагодарит его за фактическое разрешение брака, государь вышел из ложи и спустился ярусом ниже к maman.

* * *

Свято верить каждому слову. Никс поморщился. Врать и играть – разные вещи. Брат делал это легко. Он – не без напряжения.

В день большой дипломатической аудиенции, покинув по знаку императора зал, граф Ла Ферронэ последовал за новым российским монархом в кабинет. Француз не ждал ничего дурного, они с третьим из великих князей давно знали друг друга, более того – двадцатилетняя разница в возрасте не мешала им почти дружить. Настолько, насколько это чувство уместно между представителем иностранной державы и членом августейшей фамилии.

– Идите сюда. Честно говоря, я еще не освоился с новыми апартаментами.

Граф понимающе кивнул. Он демонстрировал доверительность и особую теплоту их отношений. «Все забываются, – отметил Николай. – Видят во мне командира бригады». Пусть бригада и разрослась до целой страны! Его уязвляло подобное отношение. Однако в слабости сила.

Ферронэ скользил сзади по паркету, внимательно прислушиваясь к дыханию спутника. Оно было ровным – значит, тот не взволнован, чего следовало ожидать после приема послов. Любезный и веселый, прекрасный танцор, маркиз считался завсегдатаем вечеров в Аничковом дворце – прежнем гнезде великокняжеской четы. Никс любил его слушать, а Александра – вальсировать.

Большой говорун, много повидавший на своем веку, Ферронэ таил под простодушной и суетливой внешностью цепкий ум. Государь знал, что в портфеле у посла Франции лежат целых две верительные грамоты, присланные из Парижа на имя императора Константина и императора Николая. Кому повезет. И затребовал два экземпляра сам опытный дипломат, боясь промахнуться. Такова цена его домашней короткости с царевичем.