Книга Верю, надеюсь, люблю... - Дарси Блейк

— Ну, обычно у нас подают мясо — и на завтрак тоже. В мясном чулане всегда висит часть туши. Я за этим слежу. Вам только и остается его порезать. На кухне в мешке — картошка, а здесь, в огороде, полно овощей для супа. Но, видно, сегодня вам уже не успеть. На вашем месте я бы приготовил пресную лепешку или что-то вроде того — на сегодня сойдет после мяса, но только на сегодня, имейте в виду. Расти и Стив любят пудинги, а Блю обожает пирог с вареньем. А я сам ем все подряд, — охотно сообщил ей Джим.

Лу подумала над тем, что он ей сказал.

— А что такое пресная лепешка, Джим? Она быстро готовится? В поваренной книге есть рецепт?

Джим был поражен:

— Не знаете, что такое пресная лепешка? Правда-правда?

Лу отрицательно покачала головой.

— Ну, это тесто такое, пресное. Его делают из муки и воды — или молока, если есть, и делают такой кругляш, лепешку…

Лепешку? Лу вдруг осенило.

— Мои лепешки! — вскрикнула Лу в ужасе и помчалась назад по дорожке, через сетчатую дверь, и, распахнув дверцу плиты, уставилась на почерневшие горки. Она горестно вздохнула:

— Ох, мои лепешки!

Около шести вечера темнота накрыла вечернее небо. Она сгустилась совершенно неожиданно и, выйдя из двери кухни, Лу чуть ли не на ощупь пробралась в главный дом. Поспешно приводя себя в порядок, она услышала тяжелые мужские шаги, шум и плеск включенного в ванной душа и насвистываемую мелодию, прорывавшуюся сквозь звуки воды. Лу вздрогнула, в последний раз пригладила волосы, застегнула аккуратный голубой нейлоновый халат, который представлялся ей самой подходящей одеждой для работы в детской. Потом она поспешила обратно на кухню.

В семь часов дверь распахнулась, и мужчины шумной гурьбой вошли и уселись за стол. Блю и Расти, два работника станции, оказались пожилыми людьми с худыми лицами, опаленными жарким австралийским солнцем, очень добрыми глазами, исчезавшими в сетке морщинок, когда они улыбались.

Эндрю и Бант были два джакеру, чьи комнаты были расположены рядом с ее собственной. Им было не больше девятнадцати — двадцати, и обоим предстояло провести в Ридли Хиллз несколько лет, чтобы приобрести необходимый опыт, прежде чем занять более ответственные посты на других станциях. У них были румяные загорелые, гладкие лица, а влажные волосы были тщательно приглажены. Их глаза тоже смотрели доброжелательно, когда они перевели их с жирных кусков мяса причудливых размеров и форм, расползшегося картофеля и подгоревших лепешек на испуганное, разрумянившееся лицо новой поварихи. Они быстро поели в смущенном молчании, явно проголодавшись: у мальчиков был неутолимый аппетит, свойственный всем юнцам. Двое старших обладали философской терпимостью тех, кому случалось видеть еду и похуже этой.

Лу, осторожно наблюдала за ними, унося и подавая тарелки и наконец принеся им чашки, полные дымящегося черного чая. Она была благодарна им за их тактичность. Лу так измучилась в мясном чулане, пытаясь нарезать отбивные с полутуши овцы, которая там висела! Сначала она положила ее на большую деревянную колоду и пыталась разрезать ножом, потом отчаянно ее пилила и, наконец, стала рубить большим мясным резаком, удары которого никак не приходились на одно и то же место. Унося истерзанную, полную костей кучу мяса на кухню, она почти отчаялась приготовить ее вовремя, к семи. А вот теперь худшее было почти позади.

Ее руки дрожали, когда она заканчивала собирать поднос для Стива Брайента. Она выбрала самые приличные отбивные, просмотрела почерневшие лепешки, чтобы выбрать менее пригоревшие. Картофель весь был водянистый, тут выбирать было не из чего.

О, Боже, думала она. Что он сделает? Что он скажет? По крайней мере поднос, кажется, выглядит красиво! Лу потратила на это немало усилий. Серебро сияло. Салфетка была белоснежной. Она выбрала самую красивую посуду и поставила в углу подноса крошечную вазочку с зимними цветами и апельсиновыми листьями. Лу успокоила руки, подняла поднос и отнесла его по переходу к веранде туда, где из-под двери кабинета вырывалась тоненькая полоска света. Она робко постучала, дождалась приглашения войти, уравновесила поднос на поднятом колене и повернула ручку двери.

Стивен Брайент сидел за большим письменным столом, перед ним лежал раскрытый гроссбух, а кругом были разложены аккуратные стопки бумаг. Настольная лампа над его головой отбрасывала свет на жесткие темные волосы, иссиня-черные там, где их намочил недавно принятый им душ. Лу почувствовала, что сердце ее чуть дрогнуло при виде этого сурового, красивого профиля, упорного подбородка, сильных загорелых рук и спокойной силы крупного мужского тела, небрежно откинувшегося в вертящемся кресле. Он выглядел так, как будто ничто и никогда его не испугает и не заставит сдаться. Ему никогда не понять, что значит чувствовать себя затравленной ланью, не уверенной в себе, одинокой и лишенной доверия.

— Поставьте его там на стол… спасибо, мисс Стейси, — сказал он рассеянно. Он не поднял глаз, не увидел красивой посуды, свежей салфетки, сверкающего прибора, миленького букетика на фоне темных блестящих листьев. Не увидел он и непривлекательного главного блюда! Лу рада была убежать.

Вымыв посуду после трапезы мужчин и приготовив их стол для завтрака, Лу долго медлила, прежде чем отправиться обратно, чтобы забрать поднос. Когда наконец в кухне не осталось ни одного дела, которое она могла себе придумать, она неохотно вернулась в кабинет. Сейчас начнется! — мрачно думала она. И, правда, началось.

Стивен Брайент повернул свое кресло.

— Садитесь, мисс Стейси, — скомандовал он, указывая на коричневое кожаное кресло по другую сторону стола. Лу послушалась, смиренно сложила руки на коленях и уставилась на них, как будто они могли как по волшебству перенести ее за тридевять земель или сделать невидимой для этого холодного серого взгляда.

— Вы ведь англичанка, да? — начался допрос.

— Да.

— Что вы делали в Сиднее?

— Ну, я… я… — Почему она должна перед ним в чем-то оправдываться? — внезапно взбунтовалась Лу. Не его это дело, чем я там занималась. Я ему ничем не обязана — наоборот, это меня постоянно подставляли и обманывали, а я никогда не смогу рассказать о Дике и всем этом ужасном деле.

— Ну, мисс Стейси, — сурово напомнил он ей. — Должны же вы были как-то зарабатывать на жизнь, и явно делали это не в качестве поварихи, — презрительно добавил он.

Молчание.

— У вас есть рекомендации от ваших прежних нанимателей?

Лу отрицательно помотала головой.

— Тогда, может, вы работали именно в качестве поварихи? — предположил он лениво-насмешливо.

Это было невыносимо! Бессердечно! Жестоко! Он сидел тут и посмеивался над ней, а она так старалась — так долго мучалась с этими мерзкими отбивными, сражалась с каменными лепешками, сервировала такой красивый поднос! От ярости у нее слезы навернулись на глазах. Она вскочила и закричала:

— Вы совершенно невыносимы! Признаю, что готовила как умела, но в вашем объявлении ничего не говорилось о готовке! Вы привезли меня сюда под ложным предлогом, а теперь считаете, что можете оправдать свой произвол, оскорбляя меня подозрениями. Уж если на то пошло, вы не упоминали готовку, пока мы не подъехали к последним воротам. Зачем вы привезли меня сюда, если знали, что я не подхожу?