Книга Маленькие дети - Том Перротта

Сара внимательно рассматривала смазанное изображение пухлого лысеющего мужчины с настороженным лицом на листовке, которую они обнаружили на столике для пикников. Жирная черная надпись гласила: СОСЕДИ, БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!!! СРЕДИ НАС ПОЯВИЛСЯ ИЗВРАЩЕНЕЦ! Далее мелким шрифтом сообщалось, что Макгорви неоднократно привлекался к ответственности за непристойные обнажения и публичную мастурбацию, а также являлся главным подозреваемым в деле девяносто пятого года об исчезновении девятилетней девочки, которое, кстати, так и не было раскрыто.

— Просто аккуратно отрезать все лишнее, — продолжала Мэри-Энн. — Тогда и соседей предупреждать не придется.

— А знаешь, что еще надо сделать? — предложила Сара, удачно передразнивая ее безаппеляционный тон. — Надо прибить отрезанный пенис над входом в школу, чтобы другим извращенцам неповадно было.

Оценив сарказм, Тереза и Шерил вежливо хихикнули, а Мэри-Энн смерила Сару ледяным взглядом:

— Думаешь, это очень смешно?

— Нет, просто не могу поверить, что ты действительно хочешь кастрировать человека за непристойное обнажение.

— Хочу, если это необходимо для безопасности моих детей. А кроме того, он, вероятно, еще и убийца.

— Он всего лишь подозреваемый. А значит, считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана.

— Его вина уже была доказана. И он сидел за это в тюрьме, — напомнила Мэри-Энн.

— Ну и что? Он отсидел весь срок и загладил свою вину перед обществом.

Сара сама удивлялась упорству, с которым отстаивает совершенно чуждую ей юридически-казуистическую точку зрения. Когда-то в колледже она была самой горячей сторонницей Андреа Дворкин и Катрин Маккинон, участвовала в начатой ими непримиримой войне с порнографией и насилием и даже написала заслуживший одобрение соратниц реферат на тему «Нормализация ненормального: патриархат и сексуальное насилие в семье». Если бы тогда ее наставницам пришло в голову предложить кастрацию как метод борьбы с неисправимыми насильниками, Сара, разумеется, поддержала бы их с энтузиазмом. Но Мэри-Энн раздражала ее до такой степени, что если бы та вдруг высказалась в защиту гуманного отношения к детям и животным, то Сара скорее всего тут же начала бы отстаивать необходимость жестокости.

В сущности, ее выводили из себя не столько сами суждения Мэри-Энн, сколько невыносимое самодовольство, с которым они высказывались. В каждом произнесенном ею слове сквозила высокомерная уверенность женщины, твердо знающей, что она сумела добиться всего самого лучшего в этом лучшем из миров.

«Ну и чего ты добилась? — хотелось спросить Саре. — Вот этой отстойной детской площадки? Машины размером с паровоз? Дурацких шортов из лайкры? Секса раз в неделю и строго по расписанию? Двух благовоспитанных детишек, которые съеживаются каждый раз, когда ты к ним обращаешься?»

— Чик-чик, — Мэри-Энн сделала соответствующий жест указательным и средним пальцами, — и нет проблемы.

— А в некоторых странах отсекают руки людям, которые воруют из магазинов, — заметила Сара. — Может, нам тоже стоит это попробовать?

— Ну, воровать-то после этого наверняка станут меньше, — пожала плечами Мэри-Энн и заслужила одобрительный смех Терезы и Шерил.

Сара не питала иллюзий по поводу того, кто стал победителем в споре, но это было и неважно. Главное, у нее наконец-то хватило духу нарушить трусливое молчание и высказать вслух мнение, отличное от мнения Мэри-Энн. После истории с рисовыми крекерами Сара пообещала себе, что постарается найти новую площадку, где, возможно, появится шанс установить с другими родителями нормальные человеческие отношения, и, приняв это решение, сразу же почувствовала себя свободной и отказалась от неблагодарных попыток подстроиться под приятельниц.

— Мой брат тоже любил показывать мне свое хозяйство, — неожиданно заявила Тереза. — Когда мы еще были подростками. Он проделывал это и в моей комнате, и в машине на заднем сиденье, и даже за обеденным столом, но всегда устраивал так, чтобы никто, кроме меня, не видел.

— А ты кому-нибудь рассказала об этом? — поинтересовалась Шерил.

— Нет, — покачала головой Тереза, словно удивляясь собственной глупости. — Я не хотела, чтобы ему попало. А может, боялась, что во всем обвинят меня. Не знаю. Это все продолжалось до тех пор, пока он не поступил в колледж и не уехал.

— Какая гадость, — брезгливо произнесла Мэри-Энн. — А с ним самим ты не пыталась это обсудить?

— Попыталась один раз, — улыбнулась Тереза, — лет пять назад. Мы тогда немножко напились, и я заговорила об этом. Он стал убеждать меня, что такое случилось всего один раз и было просто глупой шуткой. Но это неправда: это происходило довольно часто. Не каждый день, конечно, и даже не каждую неделю, но достаточно часто для того, чтобы я все время опасалась.

— Надо было его кастрировать, — не удержалась Сара.

— Это совсем другое! — отрезала Мэри-Энн. — Он же не демонстрировал себя посторонним на улице.

— Насколько нам известно, — уточнила Шерил.

— А сейчас он женат, — продолжала Тереза, — и его жена ждет третьего ребенка. И из всех родственников я люблю его больше всех. Что еще раз доказывает…

Сара хотела выяснить, что именно это доказывает, но не успела, потому что Шерил вдруг схватила Терезу за руку:

— Смотри!

— Что? — Та инстинктивно оглянулась на горку, с которой по очереди скатывались Кортни, Изабелл и Люси. — Куда?

— Да туда! — прошептала Шерил. — Герой Грез.

— Боже мой! — Тереза просияла, будто услышала долгожданную радостную новость. — Он вернулся!

Сара тоже посмотрела на качели, к которым устремились все взгляды. Ей было интересно наконец-то увидеть красивого и загадочного молодого отца, который, по словам приятельниц, весной в течение нескольких недель ежедневно приходил на эту площадку с маленьким сыном, а потом внезапно исчез, оставив зияющую дыру в эмоциональной жизни Шерил, Терезы и Мэри-Энн. Дня не проходило без того, чтобы они не обсуждали его таинственное исчезновение и вероятность возвращения.

— Может, он потерял работу? — предположила Тереза, понизив голос так, будто говорила о чем-то неприличном.

— Мы ведь даже не знаем, была ли у него работа, — напомнила Мэри-Энн.

Герой Грез тем временем, опустившись на колени, возился с ремешком, которым его сын, худенький малыш в красно-розовом шутовском колпаке, был пристегнут к двойной коляске. На левом сиденье сидел тоже пристегнутый большой плюшевый медведь. Закончив с ремешком, мужчина с ловкостью человека, делающего привычное дело, поднял мальчика из коляски и посадил его на качели, похожие на большой резиновый памперс с отверстиями для ног, висящий на двух цепочках.

— Может, ему просто надоело и он взял отпуск? — подумала вслух Шерил.

— Надоело — что? — язвительно осведомилась Мэри-Энн.