Книга Девять с половиной недель - Элизабет МакНилл

«Давай, давай, пора вставать», – кричит он, остановившись на пороге. У него в руках старый металлический поднос, на котором тарелка яиц, три поджаренных булочки, чайник с чаем и чашка. В маленькой деревянной миске лежит очищенный, поделенный на дольки апельсин. Над подносом – его широко улыбающееся лицо. «Да куда ты торопишься, – говорю я. – Сейчас половина десятого, господи…» Я прислоняю обе подушки к спинке кровати и сажусь, разглаживая руками одеяло. «И сегодня суббота!» Он ставит поднос и вытирает несколько капель пролитого чая бумажным полотенцем, которое принес с собой, зажав под мышкой. «Сегодня суббота, – повторяю я. – Я надеюсь, ты не собираешься никуда идти, я не хочу никого видеть. Я хочу остаться прямо здесь, спать до полудня и потом за весь день не сделать ничего требующего больше усилий, чем позвонить сестре и почитать журнал про звезд».

«Увлекательно, – говорит он. – Можешь заняться этим, когда мы вернемся. Мне нужно в“ Блумингдэйлс”». – «Тебе следует подумать о том, чтобы играть в теннис в помещении, – отвечаю я. – Ты явно слишком подолгу бываешь на солнце. Никакая сила не заставит меня поехать в“ Блумингдэйлс” в субботу». – «Больше получаса это дело не займет, клянусь. И все вместе – полтора часа. Полчаса дороги, полчаса там, полчаса обратно. Чем быстрее перестанешь говорить и начнешь есть, тем скорее закончим. Ты вернешься в постель к половине двенадцатого».

Мы уже прошли полквартала, когда я говорю: «Ты же не к метро направляешься, правда?» Он решительно кивает. «Я туда ни ногой, – говорю я. – Я на нем катаюсь каждую неделю по два раза в день, и в выходной – ни за что». На углу мы садимся в такси.“Блумингдэйлс” кишит людьми. «Я всегда думала, что все эти люди уезжают летом на побережье, – мне приходится кричать. – Неужели они возвращаются по субботам, чтобы сделать запасы на оставшуюся неделю?» – «Полчаса, обещаю», – говорит он. «Ну ладно. Это ведь тебе не нравятся магазины, а меня магазины вполне устраивают, а еще я отлично знаю, в какое время стоит туда приходить». – «Слушай, милая, помолчи, пожалуйста, по-хорошему прошу. Под маской мелочного цинизма скрывается очень терпеливый человек, но он близок к тому, чтобы привязать тебя к стойке мужской косметики, а это закончится тем, что ты купишь очень много автозагара и совсем не так хорошо проведешь время, как могла бы». Представив эту картину, я начинаю хихикать. «Что тебе здесь нужно?» – спрашиваю я. Мы на пятом этаже. «Кровать», – отвечает он. «Кровать? У тебя дома отличная кровать». – «Просто замечательная». – «Так в чем же дело?» – «Она хороша для одного».

Он ведет меня мимо образцов пышно обставленных столовых. Одна витрина выглядит особенно эффектно: небольшие узкие прожекторы освещают стол из черного стекла – на хромированных ногах, естественно; на свернутых черных салфетках надеты черные хрустальные кольца, и рядом с черными мисками стоят черные бокалы. «В самый раз, чтобы подавать красную икру на стейках», – шипит он мне театральным шепотом, и мы практически теряем дар речи перед величественным сооружением, составляющим огромный диван, который один занимает больше места, чем имеется во всей моей квартире. «Белый бархат, – говорю я. – Господи боже! Одно пятнышко от сигаретного пепла, один кошачий волос, и все – его уже нет, выкинут на помойку». «Посетители“ Блумингдэйлс” – сама аккуратность, – произносит он мрачно. – Тебе, наверное, не понять, но это довольно просто. Мы держим наших животных в туалете, а курим только в шкафу…» «…слышала, с понедельника в отпуске», – раздается женский голос позади нас. «Ага», – отвечает мужской. «Куда собираешься?» Я оборачиваюсь. Элегантно одетая женщина с рыжими волосами держит в руках пачку товарных чеков. Ее собеседник одет в костюм от Кардена, и у него в руках такая же пачка. «Только представь – Нью-Йорк!» – произносит он с насмешливой интонацией напускной гордости, и они оба смеются. «Отлично придумал, – отвечает она, удаляясь от нас, – лучшее место во всем…» «Да ладно, – говорю я, – гигантские диваны оказались случайной удачей, теперь мы снова окружены обеденными столами, – я не такая уж большая. Тебе стоило только сказать – и я бы не лезла на твою половину».

«Дело не в размере», – говорит он.

«Ну а в чем тогда?» – настаиваю я. Он останавливается на пороге идеальной комнаты – под углом к нам стоит черный лакированный стол. На его безукоризненно сияющей поверхности покоится огромная лампа, четыре керамических стакана, выстроившихся по размеру, узкая ваза с восемью чудесными тюльпанами, стопка огромных альбомов современной фотографии, коллекция изящно разложенных иностранных журналов и записная книжка в шелковой обложке с тонким орнаментом. «Вот это мне по душе, – задумчиво произносит он. – Настоящий рабочий стол. Можно закатать рукава, вволю раскинуться на этих десяти квадратных сантиметрах и приступить к делу». – «Хватит глумиться, – говорю я. – Тебя никто не заставлял сюда приходить, а эта записная книжка возбуждает аппетит. Все эти вещи для того здесь и стоят, и это, между прочим, неплохо работает». Он улыбается и обнимает меня одной рукой.

Спальни – дальше. В первой – темный полированный пол, во второй – светлый паркет, а в третьей – красная плитка; у одной из кроватей задняя спинка размером с амбарные ворота поддерживает атласный балдахин, а с противоположной стороны струится полог из той же ткани. Без всякой на то причины посреди покрывала, но не в самом центре, стоит огромное растение в столь же огромной декоративной корзине. Другая кровать ограничена четырьмя толстыми витыми столбами. Шесть маленьких подушечек – все сочетающихся друг с другом цветов – чинно расставлены в изголовье, где угадываются в очертаниях пышно вздувшегося покрывала большие подушки. «Вот что тебе нужно», – говорю я. «Мне нужны игрушечные подушечки?» – «Нет, четыре штуки больших толстых подушек. Твои чахлые плоские доставляют одни мучения, на них даже откинуться как следует нельзя». – «Зачем откидываться в кровати», – говорит он. «Ну, например, сегодня ты принес мне завтрак. Много зачем. В кровати прекрасно можно смотреть телевизор или читать». – «Я не очень часто так делаю», – медленно произносит он, и мне становится смешно. Мы проходим мимо кровати из меди и стали: серое изголовье, большие желтые шары по углам. Следующая сделана целиком из меди: массивная и покрытая немыслимым орнаментом, самая изощренно украшенная кровать из всех, что я видела. Возле нее я останавливаюсь. Пухлое лоскутное покрывало, усеянное звездным узором из розового и белого, струится каскадом кружевной вышивки. Круглый столик накрыт такой же тканью: до пола спускаются те же четыре пышных слоя воланов.

«Нравится?» – спрашивает он. «Похоже на театральные декорации, – говорю я, – сделанные на заказ для разочаровавшейся в любви шестнадцатилетней Джуди Гарланд». – «Я имею в виду кровать». Я разглядываю этот плод чьей-то безудержной фантазии. «Аляповато, но даже симпатично в каком-то смысле, – говорю я. – Задняя спинка и изножье похожи на ворота в сказочную страну, этим завитушкам недостает только резных птичек и пары страшных химер».

Он обращается к рыжей женщине, которая желала счастливого отпуска бледному продавцу. «Я могу заказать доставку этой кровати?» У меня перехватывает дыхание. Он сильно сжимает мою руку. «Именно эту кровать, сэр? – Она смотрит с профессиональной улыбкой сначала на него, потом на меня. – Я должна уточнить, будьте добры, присядьте, мой стол вон там». «Ты с ума сошел» – шепчу я. Он смотрит на меня; на его лице нет улыбки. «Ты можешь себе представить, как это барочное чудо будет выглядеть в твоей монастырской келье?» Женщина кладет трубку. «Никаких затруднений не возникнет, сэр, они как раз будут менять экспозицию. Если вы дадите ваш адрес, я определю зону доставки и смогу сказать, по каким дням наши люди бывают в этом районе».