Книга По обе линии фронта - Александр Марков

Охранник вытащил термос, небольшие чашки с тонкими ручками, разлил кофе. Он был с кардамоном. На местном такой напиток назывался «гэлэм». Они сели на ступеньках домика, где располагался пост вневедомственной охраны. Сергей подумал, что охраннику нельзя приглашать никого в свой домик, вот он и вынес все на улицу. Но на улице пить кофе было приятно, гораздо приятнее, чем в помещении. От чашек поднимался вкусный запах. Сергей пил маленькими глотками, чтобы не обжечь губы и рот, пока кофе не остыл. В Москве он обычно насыпал растворимый кофе в чайные чашки, и он получался куда как менее крепким, чем тот, который случалось пить в Африке или в Азии. Сергей подумал, что чайную чашку «гелема» он мог и не осилить. Запросто можно было подсадить сердце.

Ему опять не дали выспаться, противный звук сирены ударил в барабанные перепонки, вытряхнул из головы сон, словно пыль из ковра. Громов сел на кровати, согнув в коленях ноги, прижал их к себе и уставился в окно. Кондиционер он не отрегулировал, и в комнате было жарко, так жарко, что во сне он скинул с себя одеяло и спал без него, а встать и настроить кондиционер, отчего-то поленился. Губы были сухими, он провел по ним языком, чуть смачивая. Глаза уже привыкли к полумгле, стали различать предметы в комнате, но он помнил, что оставил бутылку с минеральной водой на тумбочке возле кровати и мог бы отыскать ее на ощупь. Вода была теплой, вкус ее почти не ощущался. Сергей сделал несколько глотков, поставил бутылку на прежнее место. Сирена замолкала. Он опять проиграл в забеге до бомбоубежища и смирился с тем, что никогда его не выиграет. Просто, чтобы успеть до него добраться за минуту — надо было либо спать на первом этаже в холле на одном из диванов или раздобыть парашют и прыгать каждый раз с балкона. Вот только для парашюта высота была слишком маленькой, и он вряд ли успеет раскрыться, а если это и случится, то падение он почти не замедлит. Значит, выпрыгнув таким образом, он разобьется в лепешку. Даже упав на пальмы, запросто можно поломать себе руки и ноги. Так не лучше ли остаться в гостинице, ждать, что ракеты опять пролетят мимо? Ракеты эти, кстати, не несли приборов точного наведения с камерами, как те, что любят демонстрировать американцы, похваляясь своей меткостью. Ливанские ракеты запускались почти наобум, и никто не знал — куда они упадут, да и долетят ли вообще до целей, а то может какая-нибудь из них рухнет на полдороге.

Громов вдруг увидел, как над водой, примерно в километре от побережья, вознесся пенный фонтан. Он был слишком далеко, с такого расстояния казался очень маленьким и быстро опал, но к тому времени среди домов, что лепились на горе, почти одновременно расцвело два огненных цветка. Звук взрывов был глухой, почти не слышимый, как гроза, разразившаяся где-то очень высоко и далеко.

— О, черт! — сказал Сергей.

Взрывы вывели его из состояния прострации, он потянулся к телефонной трубке, набрал номер, в котором жил Илья. Тот ответил сразу же, и двух гудков не прозвучало.

— Началось. Вставай. Город обстреливают, — сообщил Громов.

— Слышу и вижу. Ща как по гостинице шарахнут…

— Надеюсь, пронесет.

— Я вообще-то тоже. Едем?

— Да.

— Я уже почти оделся.

— Молодец, сейчас Игоря найду и забегу к тебе.

Сергей вскочил с кровати, нашел джинсы и майку, которые валялись на стуле, быстро натянул их на себя. В ванной плеснул на лицо немного воды, почистил зубы. На щеках выросла уже двухдневная щетина. Он дал себе слово, что побреется, как только приедет, вечером, потому что утром на бритье у него времени просто не хватает. Его постоянно будят либо воздушная тревога, либо звонки из редакции.

Дорогу им пересекла машина скорой помощи. Она ехала без сигнальных огней и сирены. Вероятно, всех раненных забрали раньше, на ее долю никого не досталось, и она напрасно приезжала на место взрыва. Огонь давно угас, он вообще продержался не больше нескольких секунд, в воздухе едва чувствовался едкий запах. На обочине дороге стояло несколько человек. Они о чем-то спорили, а проходившие мимо жители почти не обращали на них внимания. Разве что водители автомобилей чуть задерживались, для того чтобы посмотрели на эту группу через поднятые стекла. Вот полицейский махнул рукой очередному любопытствующему, чтобы тот проезжал, не создавал пробку.

Воронка была диаметром метра в полтора и глубиной не более десяти сантиметров. Вокруг нее уже стояли зеваки. Взрывной волной чуть перекосило бордюрный камень, и даже стекла в близлежащих домах остались целы. Вот и все последствия обстрела. Осколки, на счастье, никого не задели.

Ракеты, которыми боевики «Хезболлы» обстреливали Израиль, назывались «Кассам». Название было сухим, острым, как пустынный ветер, который несет тучи песка. Но, увидев воронку, люди говорили «Катюша». Это было ошибкой, потому что если бы ливанцы обстреливали город из систем залпового огня, хотя бы даже таких, что применялись советскими войсками во время отечественной войны, то за несколько залпов они могли стереть город с лица земли. Прославленные «грады» решили бы эту задачу еще быстрее.

Громов знал, что на самом деле, у «Хезболлы» были ракеты, которые, по некоторым сведениям, завозили из Ирана. Их ставили на самодельные пусковые установки, которые собирались в кустарных условиях и потом крепили в кузовах небольших грузовичков. И вот ракеты, пущенные с таких установок, прозвали «Катюшами» — то ли оттого, что имя «Катюша» стала нарицательным, обозначая все ракеты, то ли оттого, что многие израильтяне приехали из бывшего Советского Союза, то ли так их стали называть представители западных СМИ, которые иногда допускают такие промахи в своих комментариях, что после них любой уважающий себя человек должен сделать харакири. Тем не менее, название это прижилось, его подхватили все, но произносили не со злобой, а с каким-то трепетом, как в фильме «Небесный тихоход» говорил капитан Туча, что его из пушки не возьмешь. Его только Катюшей пробить можно.

И тут Сергей увидел похоронную процессию. Два человека с печальными лицами медленно несли на плечах садовые носилки. В таких обычно таскают землю или строительный мусор. Человек в них уместиться не мог. Если, конечно, его не разорвало на куски. Однако в таком случае тело, превратившееся в окровавленные куски мяса, должны были чем-нибудь прикрыть. И еще из носилок могла литься кровь, а ее не было. Да и лица у тех, кто их нес, не выражали большого отвращения. Громов заметил, что они изредка даже улыбаются. Правда, вслед за этим их лица вновь становились серьезными, да и вслед за носилками шло еще человек пятнадцать, не меньше.

Оказалось, что хоронят кошку, погибшую во время обстрела, то ли осколок в нее попал, то ли от страха она отдала богу душу. Подробностей Сергей не выяснил, да и несильно его это интересовало.

Он заметил, что настроение у людей было приподнятым и нервным, будто они наглотались легких наркотиков, и теперь им море по колено. Глаза блестели. В таком состоянии и на пулеметы пойдешь — ни о чем не задумываясь. Вероятно, они могли бы взобраться на крыши своих домов, прыгать на них, кричать, показывая в сторону Ливана средний палец, дескать — видели мы в гробу ваши гребанные ракеты, не испугают они нас, а для тех, кто их запускает — уже готовы места на небесах. Только кошек вы и можете убивать!