Книга Давай попробуем вместе - Елена Гайворонская

– Это не игрушки, парень. Первое правило войны: никогда не ссорься со своими. Иначе всем крышка. – Отвернувшись, словно сразу позабыв о существовании Гарика, он легко запрыгнул в наш «Урал».

– Пошел ты, – запоздало пробурчал уязвленный Гарик. Но и он, и все мы в тот момент каждым нервом, всей кожей ощутили суровую справедливость слов Кирилла: отныне мы принадлежали к иному миру, где действовали иные законы, и нам только предстояло их постичь. Мы – снова «салаги». Только расплата за неподчинение уже не чистка сортира…

Перед самой отправкой в наш кузов, запыхавшись, кулем ввалился курносый розовощекий парнишка в очках на резинке, какую обычно вдевают в трусы.

– Чуть не опоздал! – выпалил он скороговоркой каким-то тинейджеровски ломким голосом. На фоне общей мрачной суровости его довольная, почти веселая мордашка смотрелась явным диссонансом.

– На тот свет торопишься? – хмуро поинтересовался Гарик.

– Поживем еще маленько, – моментально парировал паренек. И тотчас бодро представился: – Огурцов Александр.

– Огурец, – фыркнул Гарик.

– И так можно, – легко согласился жизнерадостный очкарик и, когда грузовик, яростно завывая мотором, тронулся с места, вытащил из вещмешка любительскую видеокамеру «Сони» и принялся снимать.

– Ты чё, журналист? – недоверчиво спросил Гарик.

– Начинающий, – охотно отозвался Огурец, наводя на него объектив.

У Гарика уныния как не бывало. Он тотчас молодцевато распрямился и скорчил свирепую рожу. Ни дать ни взять – Рэмбо.

Грузовик тащился по дороге, громыхая и лязгая на каждой выбоине. Нас обогнали. Из кузова высунулись загорелые, точно с пляжей Средиземноморья, парни, весело размахивая руками:

– Свежатинку привезли! Э-эй, берегите задницы!

– Свою прикрой! – крикнул в ответ Сайд, и наш грузовик затрясся от одобрительного смеха.

– Боеприпасы повезли, – пояснил Кирилл.

– А нас куда, в Грозный?

– Прямо уж так тебе сразу и в Грозный, – усмехнулся Кирилл. – Туда еще добраться надо.

– А ты уже бывал здесь? – робко спросил кто-то из наших.

Но тот молча закурил, даже не повернув головы в сторону говорившего. И я понял: это еще одно правило – не задавать лишних вопросов. Все, что положено, тебе расскажут. А то, о чем молчат, – узнаешь сам.

Любитель съемок Огурец тем временем высунулся из кузова, перегнувшись через край деревянной загородки так, что едва не нырнул под колеса. Мы с Денисом едва успели втащить его обратно в последний момент.

– Уф-ф, – прошептал Огурец, отдуваясь. В его зеленоватых, увеличенных стеклами глазах, по-детски бесхитростных, впервые прочи-тался легкий испуг, моментально перешедший в искреннюю счастливую благодарность. Он долго тряс руки мне и Денису. Ладошка у него была теплая и мягкая, как у ребенка. Казалось, на него невозможно по-настоящему рассердиться. Что делает этот парнишка на войне? Видимо, та же мысль пришла в голову и Денису, поскольку он хмыкнул и изо всех сил постарался быть деликатным:

– Разве с нестопроцентным зрением призывают… сюда?

– А я сам попросился. – По-детски шмыгнув носом, Огурец поерзал по скамейке. – Я на журфак в МГУ провалился. Мне сказали, что те, у кого есть печатные работы, имеют льготы при поступлении. Вот я и подумал: если все равно служить, лучше здесь, чем бумажки перекладывать. По крайней мере, если в живых останусь, то уж напишу не какое-нибудь барахло – настоящую книгу. Как Артем Боровик про Афган. Читали?

– Ага, – покрутил пальцем у виска Гарик, – настольная книга. При первом же выстреле в штаны наложишь. Толстой.

– Ты за свои штаны беспокойся, – невозмутимо парировал Огурец.

– А твои родители, что они… – подал голос Денис. Возможно, вспомнил о своей крохотной дочке. Наверное, это странно – ощущать себя отцом.

– Они не знают, где я… – Огурец упрямо закусил пухлую нижнюю губу и чуть насупил белесые брови.

Я тогда подумал: может, этот парень и впрямь слегка чокнутый, но мне он понравился своим заразительным юношеским оптимизмом, которого так не хватало мне самому. И еще я немного позавидовал его бесшабашной одержимости, бросающей вызов самому главному из всех инстинктов: самосохранения. Наверное, он придет к нему потом, этот унизительный, отупляющий, животный, но вполне естественный страх. Но пусть это случится как можно позже… Почему-то в тот момент я посмотрел на Костика. Он сидел, затертый в дальний угол, полузакрыв глаза, похожий на озябшего воробья на неудобной ветке. Бледные губы беззвучно шевелились, словно повторяли молитву. Наверное, тогда он ближе всех нас был к неведомому и пока неосознанному, но вполне реальному, земному аду, в огненном жерле которого вскоре нам всем предстояло оказаться. Непонятно, за какие прегрешения…

6

В незадернутое окно с серого пепелища неба тоскливо взирает огрызок желтой луны. Он выглядит потерянным и жалким, словно единственный уцелевший на поле боя, робко заглядывая в чужие дома в тщетном поиске друзей, которых больше нет…

Я ощутил в себе его тоскливое сиротство, осознав, чтоотвык от женщины и от любви, в тот момент, когда, устремившись к вершине интимного блаженства, Ирка издала низкий утробный стон, переходящий в режущий ухо крик…

– Ах-ах-а-а-а!

Ее длинные отточенные ногти десятком острых игл впились мне в спину, грозясь проткнуть насквозь.

«Аллах акбар!»

Я отшатнулся от ее черных хрипящих губ, шарахнулся, вырываясь из удушливых объятий, отбрасывая ее в податливую мякоть подушки.

– Ты что? – обалдела Ирка. В ее томных от страсти глазах мелькнул удивленный испуг. – Больно же…

– Ничего. – Я вдруг почувствовал, как меня выворачивает наизнанку от мускусного запаха пота, смешанного с цветочными духами и едкими испражнениями семенных желез. Я выскочил из комнаты, склонился над унитазом. Рвоты не было. Только тягость в желудке и кислый привкус во рту. В голове гудел жаркий шепот, перерастающий в боевой клич. Неужели я схожу с ума? Я встал под душ, включил холодный кран.

– Эй, с тобой все в порядке? – постучала Ирка.

«Нет! Со мной не все в порядке! И может, уже не будет никогда!»

– Все нормально.

Мне хотелось заорать: «Оставь меня в покое, убирайся отсюда вон! Дай мне возможность разобраться с собой и этим безумным лунным фонарем!» Но я вспоминаю, что нахожусь в ее квартире, и потому уйти нужно мне.

Обнаженная Ирка сидит в кресле. В одной руке банка пива, в другой – сигарета. Призрачно-желтый свет словно рассекает надвое ее промежность, путаясь в сгустках жестких волос, но она не замечает этого. Отхлебывает пиво, смакуя каждый глоток. В спертом воздухе витает сладковатый ментоловый дым, напоминающий запах трупного разложения.