Книга Когда меня ты позовешь... - Татьяна Туринская

— И чего ты туда полезла? Ведь не умеешь же плавать!

Едва слышно, слабым до жалости голосом Кристина ответила:

— Я хотела тебя встретить…

— Дурочка, — с неприкрытой любовью и нежностью в голосе, с болью за то, что едва не потерял ее, ответил Валерка. — Какая же ты у меня дурочка…

Больше Валера никогда не оставлял ее в воде одну. Говорил: "Море дураков не любит". Говорил вроде грубо, но глаза его при этом светились такой любовью, что обижаться на него Кристина не могла. Они купались на мелководье, после чего Чернышев выводил ее на берег и коротко, словно собаке, отдавал команду: "Жди здесь". Звучало это приблизительно как "Место!", но Кристина опять же не обижалась, воспринимая это, как заботу о самой себе, неразумной. И действительно не сходила с места до тех пор, пока Валера, наплававшийся, нарезвившийся вволю на просторе, на настоящей глубине, не возвращался на берег.

А следующим летом все повторилось. Валера снова приехал на каникулы в родной город. И опять была дача, и опять Валеркины родители принимали Кристину, как невестку. А потом, когда лето вошло в свою максимальную фазу, когда вода достаточно прогрелась, они снова отдыхали на море. Только теперь уже не на самой Шаморе, а чуть правее от нее, ближе к городу, в бухте Десантников. Народу там было поменьше, потому что никаких баз, никаких домов отдыха по соседству не имелось — одни сплошные "дикари". Вот и Валера с Кристиной тоже жили в палатке.

В отличие от Шаморы, здесь дно было каменистое, именно этим и объяснялось сравнительно небольшое количество отдыхающих. Зато вода была идеально прозрачной: каждый камешек, каждую отдельную травинку водорослей можно было разглядеть без труда. И, как и в прошлом году, Валера уже не рисковал оставлять любимую в воде одну. Но без приключений все равно не обошлось.

Однажды они совершали "круиз" по прибрежной зоне. Устроились вдвоем поперек надувного матраца и лежали так, не разговаривая и не бултыхая ногами, чтобы не спугнуть морских обитателей. Просто любовались морской жизнью, благо для этого не нужно было нырять под воду в ластах и с масками — и так все было отлично видно. Как по заказу, водоросли росли здесь не очень густо, и через них просматривалось каменистое дно. Очень интересно было разглядывать лежащих практически без движения морских звезд, круглых ежей, непрестанно ощупывающих длинными своими иглами пространство вокруг, и ленивых жирных трепангов, пошевеливающих черными своими пупырышками. Пестрые рыбки ловко сновали между водорослями. А вот юрких маленьких крабов заметить было не так легко: они почти сливались с камнями, были практически невидны на их фоне, как будто даже прозрачны.

И вдруг Кристину охватил дикий ужас. Такой ужас, что горло перехватило и она даже не сумела вскрикнуть: из глубины к ней тянулась… рука утопленника! И была она почему-то живая, хотя по ее виду и цвету было совершенно понятно, что живою она быть не может при всем желании. Желтовато-сероватая, в бурых пятнах, но живая! Тянулась, да не просто так, а жадно перебирая пальцами воду, словно бы вознамерясь намертво вцепиться в горло Кристины. Шок и ужас сковал все ее тело. И не отпустил даже тогда, когда она поняла, что это никакой не утопленник, это просто лапа водоросли изгибается под волнами. Да, очень похоже на руку, но на самом деле всего лишь водоросль: на толстом, как раз в человеческую руку толщиной, стебле лист с пятью отростками в виде пальцев. А Кристина испугалась так, что даже не смогла слова сказать. Ни сразу, когда они с Валерой проплывали над "морским чудищем", ни потом, на берегу, в абсолютной безопасности. Почему-то стыдно было признаваться, что она так сильно испугалась какой-то безобидной водоросли. Не хотелось, чтобы Валерка стал подтрунивать еще и над этим. Достаточно того, что он теперь до конца дней будет припоминать ей прошлогодний случай на Шаморе!

Прощались жарко, прощались сладко. Благо, было еще тепло, и влюбленные улизнули на два последних дня на дачу. И теперь уже никто не ковырялся в земле, не занимался ни прополкой, ни сбором урожая, ни строительством дома. Не до того было. Ведь Валера опять уезжал в свою далекую Москву на нескончаемых девять месяцев! А потому два дня превратились в одну сплошную сиесту. Сладкую, знойную. И в то же время горькую, тяжелую. Разлучную.

И опять пошли письма. Письма, письма… У Кристины их собралась уже почти полная коробка из-под итальянских туфель. Собирала кропотливо, тщательно, даже нумеровала, чтобы легче было перечитывать их роман в переписке, чтобы все лежали по порядку, чтобы не путались и не терялись.

И вдруг все прекратилось. Именно вдруг, совершенно неожиданно и без повода, а потому особенно страшно. Вместо очередного письма Кристина получила телеграмму…

Да еще какую! Да еще как! В страшном сне такого не увидишь! Пришла с работы домой, и тут звонок в дверь. На пороге соседка, Валентина. Жила она в их доме не так давно — всего-то года полтора назад муж привез ее из деревни в город. Однако за эти полтора года Валентина в городе освоилась, со всеми соседями раззнакомилась, все про всех разузнала. Еще бы — натура-то деревенская, там ведь положено все про всех знать. И угораздило же почтальоншу вручить телеграмму именно ей!

Вообще-то положено доставлять корреспонденцию в руки адресата. Но во Владивостоке все не как у людей. Это совершенно особенный город, со своим уставом. Как государство в государстве. И сколько Кристина себя помнила, никогда телеграммы не доставлялись в руки адресату, а только в почтовый ящик вместе с газетами. Тут же по закону подлости бестолковому работнику почты пришла в голову "замечательная" идея оставить незапечатанную телеграмму соседям отсутствующего адресата! И стоит ли сомневаться, что Валентина уже сунула свой прелестный носик в чужую тайну? Ведь в глазах ее сияло такое торжество, такая радостная улыбка плескалась на простеньком деревенском рябеньком личике!

Телеграмма — это всегда страшно. Если только не ко дню рождения. А до Кристининого дня рождения было еще очень далеко… Уже предчувствуя беду, она поблагодарила соседку и закрыла дверь перед ее любопытным носом. Дрожащими руками развернула телеграмму и прочла, еще не понимая страшного смысла: "Достала любовью. Когда успела полюбить или это последний шанс?" И подпись: "Валерий Чернышев". Не "Валерик", как он обычно подписывал письма, а именно "Валерий Чернышев", официально и предельно четко. На всякий случай. Чтобы не перепутала. Чтобы не терялась в догадках — кого же это она так достала своею любовью?!

Телеграмма обожгла. Больно было даже физически, что уж говорить о душевных муках?! Особенно больно было оттого, что обидел ведь на ровном месте, ни за что, ни про что. Ведь всего лишь два месяца назад все было так здорово, все было так предельно замечательно, что Кристина завидовала сама себе. И ведь расстались они очень тепло, и Чернышев смотрел на Кристину в аэропорту с такой тоской в глазах, ведь точно так же не желал этой разлуки, как и сама Кристина! А потом были письма. И ни в одном из них Кристина не уловила и намека на Валеркино недовольство. И вдруг, как гром среди ясного неба — телеграмма. "Достала любовью. Когда успела полюбить или это последний шанс?" Предельно жестокая телеграмма. Хлесткая, как пощечина. Обидная. Незаслуженно обидная. Что значит "Достала любовью"? В смысле — надоела? Пристала со своей любовью, как банный лист к известному месту? Достала своими письмами? Или позволила себе в них что-то лишнее? Быть может, Кристине тоже нужно было писать только на отвлеченные темы, рассказывать, как дела на заводе, в цехе? Да разве Валерке это было бы интересно? Разве это было бы ему более интересно, чем ее любовь?!