Книга Нежность Аксель - Франсуаза Бурден

— Пенни за твои мысли, — мягко сказал Джервис. — Где ты витаешь?

— Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе! Если бы на месте Аксель был Норбер… Это его очередь, он был бы как раз в нужном возрасте, чтобы принять у меня дела. И он был готов. Но она… Мне пришлось все начать заново, поколение выпало, а у меня не было времени закончить. Мы с ней связаны одной цепью. Настоящий акробатический номер, уверяю тебя. Несмотря на то что она очень способная, я знал, что люди не воспринимали ее всерьез. И я боялся, что черная полоса продолжится, что мы никогда не выберемся из туннеля…

— Сейчас, Бен, счастливая звезда снова улыбнулась тебе.

— Но она потеряла несколько лучей!

Братья обменялись долгими взглядами, и Бенедикт закрыл глаза, чтобы отогнать горькое чувство.

— О, тебе только пледа на коленях не хватает! — воскликнула Кэтлин, возвратившись с тяжелым подносом. — Может, дать еще монокль для полноты картины? Когда ты так дремлешь, то выглядишь самым настоящим стареньким дядюшкой.

— Я не дремал, — возразил Бенедикт. — Меня ослепило солнце.

Кэтлин внимательно посмотрела на небо с тяжелыми тучами и с широкой улыбкой перевела взгляд на Бенедикта.

— Да-да. Не только брюзга, но и привереда… Как только Аксель тебя выносит? Передашь, что я сочувствую ей от всего сердца.

— Эти слова будет не очень тяжело довезти, — проворчал Бенедикт.

Джервис подавил смешок и сделал глоток бренди.

— Да, чуть не забыла, — добавила Кэтлин. — Есть новости с завода. Только что родилась хорошенькая кобылка, можете подобрать ей имя.

— Кобылка от кого? — рявкнул Бенедикт.

Кэтлин с недоумением уставилась на него, и он раздраженно сказал:

— Как имя ее матери? Надеюсь, я не слишком многого от тебя требую? Там одиннадцать стельных кобыл, так что невозможно угадать, о какой идет речь!

— Мать зовут Леди Энн, — объявила Кэтлин, которую забавляло нетерпение дяди. — И, кажется, ее дочка рыжая, со звездочкой на лбу.

— Леди Энн сделала достойную карьеру. Она развивалась правильно и прогрессировала на каждых бегах, но я вынужден был отстранить ее из-за травмы сухожилия. Она — потомок победителей, и я думаю, что правильно выбрал образец для случки. В принципе, эта рыжая кобылка — чемпионского семени.

— Так ее и назови! — предложила Кэтлин.

— Семя Чемпиона? Хорошо. Если такого еще не было, то почему бы и нет?

Бенедикт подмигнул Кэтлин, потом его мечтательный взгляд затерялся в розах. Ему семьдесят шесть лет… Увидит ли он эту кобылку на бегах? Сколько еще поколений чистокровных скакунов ему удастся воспитать? И будет ли среди них конь, который принесет главный приз? Будет ли победитель из конюшен Монтгомери? Победа лошадей, принадлежащих кому-то, приносила удовлетворение и позволяла заработать деньги, но присутствовать при победе того, кого растил с самого начала, было во сто крат более захватывающим.

Он увидел, что Кэтлин с секатором в руках направилась к стене. Вернулась она с красной розой, которую продела Бенедикту в петлицу.

— У меня в полдень любовное свидание, и я вас покидаю. Возвращайся к нам поскорее, Бен.

Джервис проводил дочь взглядом и прошептал:

— А ведь только с тобой Кэтлин так мила. Обычно она высокомерна, резка, люди наскучивают ей через пять минут. Но с тобой она нежна, как миндальное суфле.

— Может быть, я просто не докучаю ей?

— Возможно. Должно быть, ее забавляет твой французский акцент.

— У меня — акцент? — фыркнул задетый за живое Бенедикт.

— Особенно когда ты нервничаешь, то есть почти всегда.

Бенедикт пожал плечами. Конечно, у него плохой характер, и дело вовсе не в несчастном случае. На нем лежит огромная ответственность — понятие, значение которого было неведомо Джервису.

На короткое время солнце показалось среди туч и снова скрылось.

— Поедем в дом, — решил Джервис, — ты простынешь.

Было бы смешно вспоминать, сколько рассветов встретил Бенедикт, не жалея себя. Ни дождь, ни мороз не мешали ему отправляться на беговые дорожки, чтобы наблюдать, как скачут его лошади. Два месяца назад он попал под ужасный ливень, но не двинулся с места, ограничившись тем, что поднял воротник и прикрыл рукой лицо. Чаще всего он останавливался в коляске у одного из выходов на центральном склоне. Аксель смотрела, как проходит тренировка, сверху, а он сбоку, и после они обменивались впечатлениями. В целом их мнения совпадали. Исключением стал Макассар, в котором Бенедикт не видел тех качеств, которыми наделяла его Аксель.

Как он мог оставаться в стороне? При мысли о лошадях ему еще сильнее захотелось домой, в Мезон-Лаффит, тот уголок, где он чувствовал себя лучше всего.

2

Дуглас вышел из магазина с газетами под мышкой. Он машинально бросил взгляд в сторону входа в парк, на жилой квартал, разделенный широкими авеню, по обеим сторонам которых располагались добротные дома, виллы, небольшие, но дорогие постройки. Лужайки и бассейны, поддерживаемые городскими властями в образцовом состоянии, придавали местности процветающий вид. Парк тянулся от ипподрома, расположенного вдоль Сены, до леса городка Сен-Жермен-ан-Ле. Благодаря такому расположению цены на недвижимость были баснословными. Прямо в парке, рядом с тренировочным центром, находилось большинство конюшен, и жители привыкли каждое утро видеть гарцующих лошадей.

Что же до городка Мезон-Лаффит, то в нем сосредоточились все коммерческие предприятия, а также находились вокзал и станция пригородных поездов, что позволяло добраться до Парижа менее чем за полчаса. Дуглас снял квартирку в ни чем не примечательном доме, в конце узкой улочки, и всякий раз, оказавшись возле решетки у входа в парк, испытывал приступ злости. Его будто изгнали из рая. Конечно, ему случалось зайти к тренеру или поздороваться с друзьями, а иногда даже посмотреть на пробный галоп, но он приходил просто как посетитель. Он уже не был частью коневодческого мира, а парк — его территорией.

Не желая себе в этом признаваться, он был исполнен сожаления и горечи. Уважения, которым Дуглас пользовался, когда участвовал в бегах, ему ужасно не хватало.

То, что он носил фамилию Монтгомери и одерживал победы одну за другой, делало его знаменитым, открывало перед ним все двери, но так же быстро они и захлопнулись. Окружающие знали, что он рассорился с Бенедиктом, и почти все повернулись к нему спиной. Бывшие друзья по школе верховой езды, став наездниками, относились к нему с симпатией, но не более того. Он чувствовал себя изгнанным, впавшим в немилость. Хуже того, обездоленным. Разве, следуя логике, не он должен был быть на месте сестры? Отдавать приказания, принимать решения, поздравлять с победой. По правде говоря, Аксель совсем неплохо справлялась с этой ролью, у нее даже возникали удачные мысли, но девушка есть девушка. И ведь закончится все тем, что девушка выйдет замуж и займется детьми. Так происходило с большинством тренеров-наездниц, которые получали свидетельство, два-три раза участвовали в состязаниях, а затем оставляли все ради создания семьи и посвящали себя столь далеким от скачек заботам о собственном гнездышке. Что будет с конюшней, когда Аксель обзаведется кучей детишек?