Книга Жестокая ложь - Мартина Коул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Джимми уже на многое и не рассчитывал.
Габби смотрела «Радугу», примостившись на коленях у Джека Каллахана. Старик обожал маленькую внучку, и ему совсем не улыбалось возвращать девочку матери. Джек Каллахан считал Синтию не просто странной, он всерьез полагал, что у его дочери не все в порядке с головой. В отличие от жены, он, к ее досаде, не делал секрета из своего мнения.
— Послушай, Мэри, — нередко говорил он, — вся беда Синтии в том, что она одержима собой любимой. Такой она была еще в детстве. Ты все равно ничем ей помочь не сможешь. Лучше смирись.
Жена ничего не отвечала, не спорила с ним, поскольку из собственного опыта знала, что это бесполезно. В отличие от Мэри, Джек никогда не помогал старшей дочери деньгами, а предпочитал часами напролет резать правду-матку. У отца не хватало ни времени, ни терпения разобраться в причудах дочери, и она отвечала ему полным пренебрежением. Их неприязнь была взаимной. Несмотря на то что Мэри любила свою семью, она и сама испытывала определенную неприязнь к Синтии за ее ядовитый характер, который разрушает все, к чему дочь прикасается. Она подкинула бедное дитя своим родителям. Конечно, бабушка обожала маленькую Габриелу, но Мэри было бы гораздо приятнее, если бы дочь предпочла оставить обоих детей у себя. Синтия никогда особо не горела желанием рожать своего первого ребенка, и Габби стала для нее неприятной обузой. Такая бессердечность больно ранила Мэри.
Слава Богу, у нее есть еще одна дочь. Селеста только что вернулась с работы. Как всегда, она светилась радостью.
Широко улыбаясь в ответ, Мэри окинула взглядом младшую дочь и убежденно сказала:
— Сегодня ты выглядишь счастливой!
Улыбка Селесты стала еще шире, и Мэри подумала, что, по крайней мере, с этой ее дочерью все будет в порядке. Селеста была полной противоположностью старшей сестры. В отличие от Синтии, у младшей дочери не было второго дна. Вся она была как на ладони.
— У меня все прекрасно! Что, Синтия не забрала бедняжку Габби домой?
Мэри отрицательно покачала головой.
— Я думаю, она еще не совсем отошла после родов Джимми-младшего.
Селеста нахмурилась, очень удачно подражая манере старшей сестры, и сказала:
— Ты имела в виду Джеймса, мама!
Обе рассмеялись. Синтия терпеть не могла, когда ее новорожденного сына называли «Джимми». Она родила Джеймса. Ее сын — Джеймс. И все тут!
— Да, Джеймса! Не думаю, что его хоть кто-то будет так называть.
Селеста перестала смеяться и вполне серьезно сказала:
— Синтия будет, мама! Ты же ее знаешь.
— Да, и нам придется идти у нее на поводу. Там, где замешаны дети, спорить с ней бесполезно.
Остатки веселости угасли. Мать и дочь часто посмеивались над Синтией, чаще добродушно, иногда пускали в ход сарказм, но неожиданно обе, не сговариваясь, решили прекратить свою игру, словно поняв, что это, в сущности, не смешно. Чтобы видеться с внуками, Мэри придется соблюдать установленные Синтией правила, им всем придется. Она использовала детей в качестве оружия в борьбе со своей же семьей. И Каллаханы позволяли ей себя шантажировать, прекрасно понимая, что без них у детей вообще не останется ничего светлого в жизни.
— Ты думаешь, она справится? Мне кажется, сейчас Синтия выглядит еще несчастнее, чем прежде.
Мэри раздраженно всплеснула руками.
— Она никогда не будет счастлива, Селеста. Она просто не способна ею быть.
— По крайней мере, у нее есть муж и семья, которые будут о ней заботиться.
Мэри грустно улыбнулась.
— Ну, по крайней мере, пока…
Джек Каллахан, который вполуха слушал этот разговор, бросил на жену и дочь быстрый взгляд и сокрушенно покачал головой.
— Посмотрите на эту малышку. — Он указал пальцем на Габби, которая, не отрываясь, следила за тем, что происходит на экране телевизора. — Она ни за что не уедет отсюда в дом этой бессердечной суки!
Селеста тяжело вздохнула.
— Папа! Я думаю, не стоит так выражаться в присутствии ребенка.
Джек Каллахан громогласно расхохотался, удивленный глупой наивностью дочери по отношению к старшей сестре.
— Да пошло оно все куда подальше! Девчонка уже знает, что почем. Половину своей жизни она провела, живя с нами. Блин! Она еще маленькая, но знает эту чокнутую шлюху лучше вас.
Мэри гневно мотнула головой.
— Когда ты перестанешь называть свою дочь шлюхой?! — раздраженно спросила она.
Тяжело вздохнув, Джек Каллахан невозмутимо заявил:
— Достали! Вы обе! Ребенку здесь лучше. Габби и сама это понимает. Ее отец Джимми — прости, Боже, его грехи! — боится эту суку не меньше, чем все вы. Я, положим, ее не боюсь, поэтому откровенно ему заявил, что если он мужик, а не половая тряпка, то должен каждый день вколачивать в голову этой шлюхи, кто в доме хозяин. Таким сукам, как наша Синтия, это только на пользу. Они ядовиты, как змеи. Надо вырвать у них зубы, а то искусают до смерти. Синтия презирает нас. Она вообще смотрит на людей сверху вниз. Если бы у Джимми была голова на плечах, он бы давным-давно ее бросил. Я первым пожму ему руку, когда узнаю, что наш недотепа подал на развод.
Селеста посмотрела на мать и пожала плечами.
Потом Джек Каллахан метнул осколочную гранату:
— А тебе, Селеста, следовало бы охранять свои тылы. Синтии не нравится то, что происходит у вас с Джонни Паркером. Она оставила на нас свою дочь. Чем она занимается в свободное время? Не знаю, но, чем угодно клянусь, я бы не доверял Синтии ни на грош.
Габби посмотрела на дедушку и улыбнулась. Она знала, что он всегда будет стоять за нее горой. Несмотря на юный возраст, Габби уже понимала, что мама по-настоящему ее не любит. Настоящую любовь и заботу Габби чувствовала только со стороны отца и маминых родителей. Папа очень нервничал в присутствии мамы, поэтому полагаться на него особенно не приходилось. Дедушка, напротив, будет биться за нее до последнего. Габби нравилось сидеть возле дедушки, так как Джек Каллахан был единственным человеком в ее маленьком мирке, который не испытывал страха перед ее мамой.
Джимми наблюдал, как Синтия, преклонив колени перед алтарем, ожидает, пока ее причастят, и размышлял над тем, как они докатились до такой жизни. Теперь они стали совершенно чужими друг другу. Синтия избегала мужа, используя малейший повод. Она спала в отдельной комнате, мотивируя свое нежелание делить с Джимми постель тем, что так легче присматривать за их сыном. Жена увиливала от любого серьезного обсуждения финансового положения семьи, которое благодаря ее непомерным тратам было на грани катастрофы, и при этом упорно продолжала сорить деньгами.
Глядя на Синтию со стороны, Джимми понимал, почему влюбился в нее. Она, как и прежде, была красавицей. Рождение второго ребенка ничуть не сказалось на ее фигуре. Она стала даже привлекательнее. Ее формы приняли еще более соблазнительные очертания, но сейчас Джимми хорошо знал, что скрывается за этой внешней красотой, и это его совсем не возбуждало. По правде говоря, Синтия оказалась мерзким, внушающим отвращение человеком. Она только и делала, что разочаровывалась в своей жизни и ненавидела мужа. Жена снова и снова, не уставая, повторяла Джимми, как она устала от жизни, которую вынуждена вести по его милости, как безжалостно он разрушил все ее иллюзии, как оказался не тем человеком, за которого себя выдавал. Она старалась убедить мужа в том, что все его старания создать для нее комфорт ничтожно малы.
