Книга Верну любовь. С гарантией - Наталья Костина

— Извините… — Ошеломленная таким количеством ограничений, Даша замялась. — Но я хочу сразу спросить. Сколько это будет стоить? Видите ли, я не слишком много зарабатываю…

— Мы не слишком много за это берем. — Великий мастер усмехнулся. — Сто вас устроит?

— Сто… чего? — совсем растерялась Даша.

— Гривен. Оплатить можете сегодня, чтобы потом не общаться азбукой глухонемых.

Он, кажется, насмехался над ней. Даша вспыхнула:

— Я согласна. И не потому, что так уж хочу выйти замуж. Просто… Просто мне интересно! — Она повернулась и пошла к двери, чувствуя спиной тяжелый взгляд человека в мантии.

Когда они с Ольгой вышли на улицу, было уже совсем темно. Противный дождь, который лил столько дней кряду, вдруг прекратился. Воздух был удивительно свежим, слегка морозным и пах совершенно изумительно. Даша никак не могла понять — чем. И вдруг поняла — пахнет снегом.

— Кажется, снег пойдет, — сказала она.

И тотчас, как будто все зависело только от одних этих Дашиных слов, в воздухе медленно закружились снежинки. Сначала робко, потом все сильнее, гуще. Когда они с Ольгой дошли до метро, снег уже валил вовсю. Он летел прямо из черного неба. И это было удивительно: из черного неба — такой белый снег.

— Что там тебе сказали? — тихо спросила она подругу.

— Знаешь, я не могу об этом… Он меня предупредил. Ну, в общем, все, как ты и предполагала. Андрей ни в чем не виноват. И он вернется. Я теперь знаю, что вернется…

Даша так и не поняла, что было на ресницах у Ольги — то ли растаявший снег, то ли слезы.

* * *

Любовь Павловна Крячко была удивительной женщиной. Она умела внушать доверие, симпатию, расположение. К сожалению, этот ее талант распространялся только на женщин. С ними Люба ладила и дружила, хотя и не всегда бескорыстно. Но, несмотря на это, подруг у нее всю жизнь было море. А вот с мужчинами получалось почему-то на удивление плохо. То есть мужчины обращали на Любу внимание, ухаживали за ней, даже женились. Правда, до женитьбы доходило всего два раза. И оба мужа Любу бросили, не пожалели. А Люба очень хотела быть замужней дамой, сидеть дома, варить мужьям борщи, готовить битки, котлеты и компоты, и даже диетические слизистые супы.

От первого мужа у Любы был сын, которого она в полуторагодовалом возрасте отвезла тетке по матери, и он там так и прижился. Называл тетю Нюру мамой, вырос, окончил школу, потом ПТУ в райцентре и стал электриком в родном поселке городского типа, который так только на карте числился, а на самом деле как был всю жизнь деревней, деревней и остался. Лазил Любин сын в кошках по столбам, копал немаленький теткин огород, развел скотину — свиньи, гуси, куры и даже прихотливые индюки росли, жирели, плодились и размножались на теткином подворье. Люба деревню на дух не переносила — слава богу, что уехала, окончила педучилище и устроилась в городе. Но неизменно наведывалась на малую родину пару раз в году. Привозила кулечек пряников, кулечек конфет, бутылку газированной воды; когда сын был маленький — железную или пластмассовую машинку. Тетке — нейлоновый платок или флакон удушающе сладких духов, которые самой Любе дарили в школе на Восьмое марта. Уезжала же неизменно с полными сумками — яйца, сало, пахучее домашнее подсолнечное масло. Три-четыре самые толстые куры начинали с квохтаньем бегать по двору, предчувствуя безвременную кончину, едва Любаня, как называл ее родной сын, переступала порог теткиного дома. Для любимой племянницы тетка не жалела ни кур, ни гусей, ни даже индюков, хотя от индюков Люба всегда отказывалась — съесть такую огромную птицу одной было не под силу, а муж все так и не появлялся. Она никак не могла взять в толк почему: вроде и не дура непроходимая — всю жизнь Люба в школе преподавала домоводство; и хозяйка хорошая — шьет, вяжет, вышивает. Вся комната Любина в коммунальной квартире завешана макраме, салфеточками, вышивками в рамочках — красота. Анютины глазки, красные розы в вазе, кошечка с котятами, две собачки кудлатые, стоявшие на задних лапках, — все Любина работа, сидела, глаза портила.

Правда, был один серьезный претендент на Любину руку и большое щедрое сердце, с которым она два раза сходила в кино и один раз в Театр оперы и балета — куда уж дальше! Дальше она пригласила воздыхателя к себе домой, и вот там Любину лучшую вышивку с собачками он назвал обидным словом «кобелен», быстро выпил чаю и в Любином уютном гнезде больше не появлялся. А она потом долго ломала голову — ну чего мужикам еще нужно? Всю жизнь Люба была пышечка — так и не все любят щепок. Мужики не собаки, на кости не бросаются. Некоторые прямо так Любе и говорили, что у нее фигура просто прекрасная! Так что худеть Люба не собиралась.

Только вот почему-то к сорока годам таких любителей Любиных пышных прелестей становилось все меньше и меньше. А уж серьезных, готовых жениться — и вовсе не было. И хотя Люба заливисто хохотала, стреляла глазками и кокетничала, противное слово «целлюлит» стало сниться ей по ночам. И подруг почему-то становилось все меньше и меньше. Не приглашали Любу больше ни на дни рождения, ни на встречу Нового года, потому что Люба то руку благоверному ненароком на колено положит, то на балкон покурить позовет. Известно: седина в голову — бес в ребро, а вдруг суженый-ряженый, сто лет не встающий с родного продавленного дивана перед телевизором, возьмет да и уйдет с фигуристой Любой прямо в ее накрахмаленный коммунальный рай? И передавали друг другу подробности скандала, когда одна Любина подруга застала своего мужа, красного как рак, в супружеской кухне с крутобедрой Любой на коленях и водкой-закуской на столе. Сама подруга, медсестра, должна была быть в это время на суточном дежурстве, но почувствовала себя плохо, вызвала подмену и ушла. И, несмотря на разыгравшиеся буквально в считаные часы грипп, высокую температуру и осипшее горло, выперла Любу из семейного очага с таким треском и стуком, что отголоски были слышны еще долгие годы.

Люба сначала недоумевала, отчего это никто не приглашает, никто не зовет, а раньше от подруг отбою не было — кому шапочку свяжет, кому юбку раскроит, сейчас же даже если кто на улице встретит, только скажет «привет» и дальше пойдет. А кто и без привета, просто дальше. Однако горевала Люба недолго — потому что жизнь ее дала в одночасье такой крутой поворот, о котором она и не мечтала.

Со Светланой Петровной Парасочкой Люба Крячко познакомилась на рынке — покупала себе зимние сапоги. Перемерила она в тот день кучу обуви — и все никак не могла найти. Уже даже ноги стали мерзнуть, и она решила, что прилавок, у которого остановилась, будет последний. Если и тут ничего не отыщет, то придет в следующий раз. Но Светлана Петровна к Любиной проблеме отнеслась с пониманием. Люба хотела почему-то именно высокие сапоги, а не ботинки, хотя ее объемистые ножки не во всякие голенища помещались. И чтобы сапоги модные были, и кожаные, и не слишком дорогие, и не развалились бы через неделю. И так Люба за неполные десять минут обаяла Светлану Петровну, что та перевернула весь свой товар, сбегала на склад, но нашла-таки то, о чем Люба мечтала, и отдала по закупке — то есть по той цене, по которой сама в Москве покупала. Продала Светлана Петровна Любе отличные сапоги по дешевке, да еще и в самый разгар сезона — не иначе затмение нашло. А затем пригласила обаятельную и милую Любу вечером в гости — покупку обмыть. Люба в гости, конечно, пришла, принесла бутылку сладкого-пресладкого химического ликера, а потом стала захаживать чуть ли не каждый день — то салфетку подружке Свете принесет, то обои придет помочь клеить. Вот тогда-то в Любиной жизни все стало меняться. Светлана Петровна так к Любе привязалась, что дня без нее не могла прожить. Если Люба не у нее сидит, то непременно они по телефону говорят. И предложила Светлана Петровна задушевной подруге купить как раз освобождающееся место рядом с ней на рынке, а она, дескать, Любе всегда поможет и советом, и деньгами. Любе предложение показалось настолько заманчивым, что она тут же, прямо посреди учебного года, ушла из школы, заняла у подруги Светы денег и через две недели уже стояла рядом и бойко торговала женской обувью. Настолько бойко, что Светлана Петровна только диву давалась — казалось, что Люба всю жизнь стояла за прилавком, а не подшивала подолы «козликом» и не учила девочек прокладывать силки.