Книга Одни в океане - Йенс Рен

Другой молчал, а Тот, который наверху, ответа не давал.

Другой вновь посмотрел на небо чуть пониже, на Орион, он был все такой же, и Однорукий лежал все тот же. Ночь была темно-синей, океан – неподвижным.

Другой закурил сигарету. Маленький огонек слегка скрашивал одиночество.

Когда забрезжил утренний рассвет, Однорукий проснулся. Он был слаб и очень истощен. Другой дал ему глоток виски и подержал сигарету.

Верхний край солнца пробился сквозь горизонт, и Однорукий поднялся. Он стоял без посторонней помощи. Другой знал: так надо, чтобы Однорукий стоял сам.

Огненный солнечный шар быстро вставал из-за горизонта. Однорукий поднял свою здоровую руку и остаток другой руки. Он стоял и казался черным, прислонившимся к желтому и красному небу, он пел великую кантату скорби.

Прежде чем пение кончилось, он умер. Он умер быстро, еще стоя.

Когда он упал, он уже давно был мертв.

2

Однорукий был мертв. Совершенно мертв. Сердце его больше не билось. Пульс остановился. И уже было не важно, какой он – 120, 130 или 146 ударов. Частота пульса перестала иметь значение. А что такое число само по себе? Если нет того, что можно сосчитать? Или считать просто так, безо всякой предметной субстанции?

Другой размышлял и пока еще ничего не знал о том, что его ждет впереди. Но он чувствовал, что что-то назревает. Вот там лежал мертвый, а здесь занимался новый день; мертвый лежал там, температура воздуха пока еще была приятной.

Однорукий умер. Он должен был умереть, раньше или позже, из-за руки. Но Другой был здоров – ни пуль, ни ранений. Только немножко жажда. А что это по сравнению с судьбой Однорукого? Ничего. Все в порядке. Так что изволите! Когда-нибудь да прилетят самолеты, а может быть, даже появится подлодка.

Солнце вышло из-за горизонта, и горизонт был чист.

Мертвый лежал в противоположном углу надувной лодки. Ноги его в этом положении выглядели очень неестественно. Он должен был бы положить ноги по-другому, прежде чем умереть, рассуждал Другой. Только, наверное, все произошло слишком быстро, и у него уже не оставалось времени.

Он мертв, сказал он себе. Он уже не живет, его вообще больше нет. Здесь лежит его оболочка, остаток, пустой, как коробок. Жаль. Он мне нравился. Мне бы его раньше встретить, за пару лет до этого дрейфа. А теперь? Кому из нас лучше – ему или мне?

Он придал ногам покойника другое положение. Так, теперь вид стал более пристойным.

– Мертвые все время чего-то хотят от живых, – сказал он про себя. – Когда они уже не то, чем были прежде, их останки приобретают самостоятельность и делаются агрессивными. И не только этого Однорукого, других тоже. И даже когда они уже лежат под землей. Или под водой.

Он долго думал над тем, что сказал, и повторил все еще раз. Выдержать это трудно, но надо выстоять. И факт остается фактом: они не дают покоя! Да, они даже иногда докучают человеку. Как, например, эти ноги. Или как раньше Мария. И не оставляют тебя в покое. Может, это своего рода месть умерших? И что еще выкинет Однорукий?

Только Однорукого не заботили больше мысли Другого. Он лежал тихо и миролюбиво на другой стороне надувной лодки и был отныне просто мертв. И больше ничего. С него было достаточно лежать просто так впереди.

– Впереди, – сказал Другой. – Бог мой, где же тут перёд? То ли он сам впереди, то ли покойник? Кто из них в какой стороне? И куда вообще их несет? Каково направление течения? Вперед?

Другой не мог определить, где здесь перед. Однако ему казалось, что Однорукий лежал все-таки впереди.

Было еще раннее утро, небо ясное, ни облачка. Вода курилась, как и всякий раз до этого по утрам. Солнце вставало медленно, поднималось неудержимо, а Однорукий был мертв, и Другой, по сути, еще не осознал этого толком. Может, и Однорукий еще не знал этого до конца? Что за мысли лезут в голову, подумал Другой. Кто тут вообще чего знает?

Другой выпил свой утренний глоток виски скорее по привычке, чем от жажды. Жажды не было. Мертвый был еще свежим трупом, а у Другого странным образом жажды не было. Это явно связано с прохладной ночью.

Однорукий наконец-то опустил обрубок руки. Он больше не торчал в сторону. Другому все время хотелось этого в последние дни, но только, конечно, не так, чтобы Однорукий после этого умер. А Однорукий опустил руку только после того, как умер. И тем не менее это успокаивало Другого, хотя он и знал, что теперь это уже слишком поздно.

Он смотрел на мертвого и вспоминал его. Так, как обычно вспоминают мертвых. Что он говорил. Его движения. Еще вчера. Лихорадку, и как ему пришлось удерживать его. Прекрасные ночи, и как они пили вместе, и как курили сигареты. Вчера еще, думал он, как быстро прошло это вчера!

Солнце стремительно поднималось ввысь.

Другой ждал. Однорукий был по-прежнему мертв. Ничего не происходило. Ему казалось, что что-то вот-вот должно произойти: он отвернулся от мертвого, но потом очень быстро посмотрел на него снова. Но ничего не изменилось.

Солнце достигло зенита, настал полдень, и для Однорукого тоже. Солнце пошло на убыль, а Однорукий начал раздуваться. Конца этому видно не было.

Другой отхлебнул полглотка от своей обеденной порции. Он опять начал экономить сигареты. Подумал, стоит ли тратить жвачку.

– Лучше не надо, – сказал он. – Это еще долго может продолжаться.

Он провел языком по зубам. Странное было чувство, притуплённое, как будто все существует лишь наполовину, и язык, и зубы. Коренные зубы, те, что сзади, показались ему чудовищно большими и изрытыми трещинами.

Он выпил остаток дневной порции. Ему пришлось сдерживаться, чтобы не выпить больше. Жажда под этим раскаленным шаром действовала как воронка, засасывающая бутылку. Он охотно вообще бы ничего не пил. Ведь Однорукий-то не пил. Еще вчера он тоже пил. Они никогда не пили поодиночке, только вдвоем. Он точно знал: Однорукий мертв. Но только когда он пил один, его мучила совесть.

У Однорукого вдруг отвисла нижняя губа. Другой не заметил, как это произошло. Когда он закончил пить и снова посмотрел в ту сторону, губа уже опустилась вниз. Казалось, что Однорукий ухмыляется.

– Ну, – сказал Другой и передвинулся на другой борт. – Извини, пожалуйста. – И попробовал подтянуть губу. Но она не держалась на зубах и всякий раз снова падала.

Другой испугался. Потому что когда его рука коснулась лица мертвеца, оно было очень холодным. Таким холодным, каким никогда не могло быть под этим солнцем. Он пощупал ноги и руку. Они тоже были холодными. Он положил ему на лоб свою горячую руку. Но ничего не помогало, лоб так и остался холодным. Он отчетливо ощущал, что лоб был холодным не только снаружи. У холода был внутри свой ледяной тайник, холод выходил оттуда наружу и все больше охлаждал лоб.