Книга Мама джан - Алексей Фролов

Наконец Шоник поднял руки и скрестил их над головой – все, сворачиваемся.

Пацаны, сразу как-то обессилев, устало чехлили гитары. Оленька раскладывала деньги на четыре кучки прямо на чехле.

– С Риночкой поступим так, – рассудил Шоник. – Пятьдесят баксов, что Вага тебе подарил, ты в общий котел не вносишь. Они твои, кровные. А за твою песню – вот от нас две сотни. Держи… Это по-справедливости, Рина.

– Я и не спорю.

– Лады.

Ну вот… Деньги поделены, колонки и стойки грудятся в одной кучке, гитары за плечами… и обиженный пьяный народ вокруг. Обиженный потому, что концерт закончился.

– А что теперь? – спросила Рина.

– Можешь дуть домой, – пожала плечами Оленька.

– Она останется, – сказал Кабан.

– Мне нельзя домой, – сказала Рина. – Без мобильника, без долбаного стадола. А главное – без «Макарова»… Отец прибьет…

– Извини, не в теме, – сказала Оленька.

– Стадола?! – удивился Медведь. – Никогда бы не подумал, что ты тоже трескаешься.

Шоник достал из кармана две ампулы:

– Буторфанол подойдет?

– Да не я трескаюсь… Это папа мой трескается…

– То есть… он тебя, получается, за ключами от рая послал? А ты тут, получается, с музыкантами прохлаждаешься? Нехорошо…

– Закрой рот! – рявкнул Кабан. – Ей этот стадол ебучий всю судьбу изговнял.

– Я же не знал, – Шоник отвел глаза в сторону.

– Хватит лаяться, – вмешался Медведь. – Мы что собирались сделать, а?

– Что?

– Как говорит Сеня-газетчик? До мирового катаклизма остается…

Его слова заглушил веселый крик:

– … тридцать тире пятьдесят лет!

– Поэтому – что? – теперь уже Кабан дирижировал. – Кошельки нашим поклонникам облегчили?

– Облегчили!

– Ну – и?..

– Бухать!

– И ширяться!

– Бухать, ширяться и кайф словить!

– Тогда – вперед! – скомандовал Кабан.

Музыканты подхватили колонки и заспешили в переход. Свято место пусто не бывает. Там уже занимал свою нишу Вова-баянист. Как правило, весь вечер он исполнял только одну песню – «Таганку», ее единственную из своего хилого репертуара он мог пропеть от начала до конца. Вова-баянист особой конкуренции не составлял. Зачуханный, лохматый мужик, он приходил сюда исключительно для того, чтобы заработать на пару бутылок водки.

Пацаны пошли поздороваться, а Оленька осталась с Риной.

– Солнышко, щас надо будет аппаратуру вписать, – сказала Оленька.

– Что значит – вписать? – Рина еще не все богатства диалекта освоила, на котором общались ее новые друзья.

– Ну… мы же не будем по Москве с колонками и гитарами гулять. Тяжело. Вот ребята щас заплатят охраннику полтос и до завтра у него в каморке все оставят.

– А, вот теперь – да, понятно… А че это ты меня солнышком назвала?

– Ну… потому, что солнце – символ жизни, любви и радости. И еще потому, что это моя любимая песня. Звезда по имени солнышко. Цой пел, – так вот ловко ушла от вопроса Оленька.

Ребята подошли. Шоник был чем-то очень недоволен.

– Я его, кунэм, мамин рот делал. Сучара! Погань подзаборная!

– Чего случилось? – спросила Оленька.

– Да эта прорва, до денег жадная, мент… Олег Черенков!.. Я его душу топтал… Решил теперь по сотне с музыкантов брать!

– Что? – Оленька выпучила глаза. – Кто тебе сказал?

– Вова-баянист сказал… Ну, падла, Олег Черенков, ментовская его шкура. Хрена я теперь в его смены петь буду… И всем скажу, штоб не пели! Пусть, сука, барыг своих качает. Нам и так не сахар тут петь, опричник, маму его!

Вернулся Кабан.

– Шоник, не грузи! Просто два дня на «Добрынинской» петь будем и все. Там и бесплатно, и играют мудаки какие-то… убивают переход. Мы там не меньше сделаем, – утешал его Медведь.

– Не хочу в переходе, – орал цыганенок. – Хочу на улице! На улице и точка… Нах!

– Да не вибрируй ты! Бери колонку. Пошли…

Они дотащились до каморки, сунули Жене-охраннику полтинник. Он принял у них аппаратуру.

– Неплохо мужик зарабатывает, – сказала Рина.

– Это он не зарабатывает! Это он подрабатывает. Зарабатывает он не так, – сказал Кабан.

– Ну да, он же охранник.

– Нет, Рина. Охранник – это для виду.

– А что тогда?

– Ну вот, посмотри, где Вова-баянист стоит.

– Где? У стенки? Напротив палатки?

– Нет! Вова стоит под камерой!

– И что?

– Не въезжаешь?

– Вова стоит под камерой. Камера с очень крупным увеличением. Когда человек останавливается кинуть деньги, Женя – охранник видит на мониторе, сколько у него в кошельке. Потом Женя-охранник звонит на трубу Ваграму, который с ребятами стоит наверху и ест шаурму у ашотовской палатки. Женя-охранник описывает приметы клиента и Ваграм с ребятами, прямо с шаурмой в руках, приседают ему на карман. А потом отстегивают Жене-охраннику тридцать процентов! Так-то вот! Не пыльно?

– Обалдеть можно! – ответила ошарашенная Рина.

– А то! Вокзал живет по закону айсберга. Одна часть видна всем, а другая часть видна только тем, у кого зрение иначе устроено, – теперь Медведь решил просветить Рину. – Невидимая система работает четко, без сбоев и отклонений.

– Какая это система? – спросила Рина.

– Купил – ширнул – съел – выпил – украл – купил. И дальше по кругу! – сказал Шоник и заржал. Все тоже заржали.

Пристроив аппаратуру, они отправились в здание вокзала. После работы первым делом требовалось подкрепиться. Прошли через зал ожидания, спустились вниз, в кафе, где вполне можно было перекусить всего за тридцатку. Медведь подошел к кассе, привычно заигрывая с Ирой-продавщицей, заказал всем по котлете, гарнир – макароны с майонезом, по кусочку хлеба и по стакану чая.

Ели молча, сосредоточенно.

Рина капитально проголодалась, котлета и макароны казались необыкновенно вкусными, а порция показалась маленькой. Она с удовольствием еще бы одну такую оприходовала. Но Рина тут же забыла и думать об этом. В кафе вошел высокий, фактурный весь из себя парень, обалденно то есть красивый. Серьга в ухе, гитара за спиной. Он оглядел зал и направился прямо к их столику.

– Цыган! – радостно взвизгнула Оленька.

Рина, обомлев, глядела, как Цыган приближается. Медленно и картинно.

Кабан наклонился к Рине, сказал негромко: