Книга Шепот ужаса - Сомали Мам

В те времена мы жили все вместе. Сейчас не так, сейчас каждая семья живет отдельно, особенно в больших городах. Тогда же Камбоджа была страной коммунистической. Любая деревня состояла из нескольких групп, называвшихся кром самаки — восемь-десять семей вместе сажали рис и сообща пользовались в качестве тягловой силы немногочисленными буйволами. После сбора урожая староста группы делил рис между всеми: каждая семья получала около пятидесяти килограммов риса на год.

Оглядываясь на то время, я думаю, что система как нельзя лучше подходила стране. Обучение в школе было бесплатным, благодаря чему дети имели возможность получить в будущем образование и выкарабкаться из бедности. Сейчас же родители вынуждены платить за обучение детей огромные деньги, да и дипломы можно купить. Пусть больниц было мало, пусть они были плохо оборудованы, но лечение почти ничего не стоило. Теперь если кто не в состоянии заплатить, его в больницу не положат, будь он хоть при смерти.

Жизнь при коммунистическом режиме совсем не была похожа на жизнь при режиме «красных кхмеров». Люди больше не боялись. Им больше не приходилось подчиняться приказам кровожадных юнцов, обработанных правящей верхушкой. И они стали возвращаться к прежнему укладу жизни. Старшие приказывали младшим, а не наоборот. Жены уже не обращались к мужьям «товарищ», как того требовали «красные кхмеры», они называли мужчин старшими братьями или дядюшками, относясь к ним с должным почтением и соблюдая покорность.

Как и все девочки в доме моего приемного отца, я тоже заучивала нараспев чбап срей[4]— свод правил поведения для камбоджийских женщин. Правила входили в школьную программу — на самых верхах таким образом решили избавиться от последствий режима «красных кхмеров» и вернуться к прежним традициям. Во всех школах девочки должны были распевать их наизусть, но Мам Кхон добивался того, чтобы слова отскакивали у нас от зубов.

Женщин в Камбодже учат ступать как можно тише, чтобы не было слышно шума шагов. Камбоджийская женщина улыбается, не показывая зубов, а смеется тихо-тихо. Она не может смотреть мужчине прямо в глаза. И не должна перечить мужу. Ей непозволительно поворачиваться в постели к нему спиной. Прежде чем дотронуться до его головы, она склоняется в поклоне. И ни в коем случае не переступает через его ноги — так можно заболеть. В Камбодже родителей уважают, о них заботятся, а муж считается господином жены, вторым человеком после родного отца.

Я вынуждена была усваивать эти порядки и подчиняться им, но сама мечтала совсем о другой жизни. Помню, как-то днем мы стояли на берегу и вдруг заметили нескольких богатеев из Пномпеня, из самой столицы. Мне они казались высшими существами, особенно женщина — такая изящная, с бледной кожей, в новой нарядной одежде, в туфлях с острыми носками. У нее был мягкий голос, она не шла, а плыла. Такой эта женщина была красивой, что я просто восхищалась ею.

Я тогда сказала Сотхеа: «Может, однажды и мы разбогатеем — станем, как они». Сотхеа вскочил и от волнения стал размахивать руками: «Мы должны верить, тогда мы и вправду разбогатеем! Совсем как они! Будем учиться как можно лучше, и все у нас получится!» Сотхеа признался, что мечтает заняться торговлей и разбогатеть. Я сказала: «Если мне суждено выйти замуж, хочу, чтобы у мужа было много денег, чтобы он был солдатом — тогда дедушке конец».

Глава 3. «Это твой муж»

Старшая дочь Мам Кхона, Соеченда, должна была получить диплом об окончании школы, в Британии это назвали бы аттестатом о среднем образовании. Для нашей деревни — настоящее событие. Соеченде исполнилось семнадцать, мне же — четырнадцать, я все еще училась в начальных классах. Вся семья очень волновалась — ведь если Соеченда сдаст экзамены, она может продолжить учебу, что для деревенской девушки совсем уж редкость.

Экзамен был государственным и проходил в Кампонгтяме, центральном городе провинции, в трех часах езды на велосипеде от нашей деревни. Решено было, что мы отправимся туда с мамой, а по дороге переночуем у одной из маминых теток.

Поздно вечером, уже в доме тетки, Сопханна разбудила меня и сказала, чтобы я послушала, о чем говорят на первом этаже тетка и наша мама. Речь шла о том, как повезло маме с мужем, хорошим человеком. Оказывается, в юности мачеха отвезла маму в другой город, где без ведома отца продала в публичный дом. Маме многое пришлось перенести. Наш отец был бедным юношей, но он полюбил маму и, когда выучился на учителя, разыскал ее в борделе и выкупил.

Случилось это задолго до «красных кхмеров», в те далекие времена, когда отец и мать были совсем юными. Думаю, где-то в 1950-х. Эти откровения просто ошеломили нас с Сопханной, мы даже плакали. Мама никогда не рассказывала о своем прошлом. Она не могла, да и сейчас не может вспоминать об этом. Мы так до сих пор и не говорили с ней о том, как она жила в то время.

Видимо, в Камбодже всегда существовала такая практика — продавать женщин в публичные дома. Допустим, влезал человек в долги — а случалось такое запросто, ведь ссужали деньги под десять, а то и больше процентов в месяц. Дочь становилась своего рода предметом залога. Работая в публичном доме, с которым у заимодавца был договор, она тем самым выплачивала долг. Конечно же. из заработанного вычитались расходы на еду, одежду, лекарства и косметику, а родители тем временем могли задолжать еще больше.

Случалось и так, что родители сами, без посредников продавали дочерей в публичные дома. Вроде как передавали права на свою собственность. За двенадцатилетнюю девочку семье могли дать от пятидесяти до ста долларов, а то и больше, если родители отличались практичностью, а у их девочки была особенно светлая кожа. Публичный дом в свою очередь имел право продать ее. Семья велела дочери делать то, что ей скажут, и дочь повиновалась. А потом кто-нибудь из семьи раз в месяц являлся в бордель за деньгами. Считается, что дочери в долгу перед родителями и обязаны их содержать.

Знаю, такое с трудом укладывается в голове. Но после стольких лет могу сказать с уверенностью: для многих родителей подобное обращение с детьми никак не связано с родительскими чувствами. Дети для них все равно что ходячие деньги, товар, домашняя скотина.

* * *

С тех пор как мы вернулись из поездки в Кампонг- тям, прошел месяц. Как-то утром, когда я отдавала дедушке заработанное, он схватил меня за руку и сказал: «Собери-ка свои вещи и чтобы вечером была дома». Я так и сделала — мне даже не пришло в голову ослушаться его. Когда вечером я вошла в дом, там был незнакомый мужчина. Дедушка сказал мне: «Это твой муж».

Я ни о чем не думала. Я давно уже ничего не чувствовала и никак не откликалась на то, что происходило со мной. Девочки уважают старших, и я должна была повиноваться. Замужество стало лишь очередным событием в моей жизни, одним из многих. Я даже испытала некоторое облегчение — вдруг муж заберет меня из дома дедушки? Но уходить именно с этим мужчиной мне не хотелось. Я понимала: вместо одного хозяина появился другой, только и всего.