Книга А под ним я голая - Евгения Доброва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Или: а что такое перфорация?
Это уже проще. У нас даже соревнование было в детском саду: кто ровней оторвет от рулона кусочек туалетной бумаги по линии перфорации.
* * *
ПалПалыч придумал про меня слово «хихихальщица».
* * *
Петька придумал двустишие:
Глядь —
это вам не блядь!
Первые детские рифмовки всегда неприличные: дирол – в жопе димедрол, Дональд Дак – мудак… Им иначе не интересно.
Да и вообще, поэзия – это всегда что-то стыдное.
* * *
Семейное предание хранит единственное стихотворение дедушки по папиной линии, написанное им в ранней молодости и посвященное сестре:
Нинка-дура
В печку бзднула —
Пироги крючком загнула!
Папа все восхищался: какая образность! Не как-нибудь, а именно крючком загнула!
* * *
Я редко бываю у родителей.
* * *
Ася Павлова беременная! – докладывает обстановку мама, когда в какой-то мой приезд мы всей семьей садимся обедать. Ася – моя подруга детства, играли вместе в песочнице, но только она давно уже не Павлова, а Тарелкина.
– Она даже в консерваторию ходит!
– В консерваторию? Зачем?
– Чтобы ребенок гармонично развивался. Они же там все слышат в животе. У них на пятом месяце уже есть слуховые косточки…
Я рада за Тарелку – но каковы методики!
– Правда? – удивлению моему нет предела. – А вы что, тоже в консерваторию ходили, когда я… ну, того?
Родители на минуту задумываются.
– Не, кажется, не ходили, – говорит мама.
– Мы в цирк ходили, – вспоминает папа. – Вот и доходились.
* * *
«Блю-у канери-и», – по телевизору танцуют ккло-уны. Это очень грустная песня, Blue Canary, и каждый раз, когда клоуны под нее танцуют, нам с Мишей как-то не по себе.
– У меня в повести появился ребенок.
– Ребенок? – переспрашивает Миша. – Ты с ума сошла. А в каком месте?
– Героиня собирает его в сад, а он ее спрашивает: «Мам! А что такое цивилизация?»
– И что?
– Что, что… Ты смог бы объяснить?
– Не знаю…
– Вот и она не может.
* * *
– Дети… Ты представляешь, какие у тебя могут быть дети? Да их еще до рождения на учет в детскую комнату милиции поставят! Придумала тоже…
– Полагаешь, лучше убрать?
– Лучше убери. От греха подальше.
* * *
– Мы с твоей мамой когда познакомились, здесь же сидели.
Меня привлекает порядок слов, я оборачиваюсь: за соседним столиком обедают респектабельный господин и плохо одетая девочка лет пяти. Странная парочка, думаю я. Вокруг носятся жеребцы в форме «Макдоналдса», драят пол.
– Хочу вырезать этот домик, – сказала девочка, разглядывая яркую коробочку от детского обеда. – Ножницами.
И она зашевелила пальчиками, изображая, что режет бумагу.
Она не поняла его…
* * *
А это пусть остается – как мизансцена.
* * *
Ночь. Тихо-тихо дома. Сижу на кухне, заканчиваю главу. Луна в небе желтая-желтая – как витаминка…
Внезапно в настенных часах что-то стукнуло, хрустнуло – и от неожиданности я вздрогнула так, что ручка, проехавшись по листу, перечеркнула написанное.
Отложила тетрадь и пошла к Мише в комнату.
* * *
М-да… Витаминка. Красиво, но неправильно. Метафорично, но нереалистично. Потому что образ «луна желтая» – не то что навеян, вбит литературой. Ну какая же она желтая! Она серебристая, голубоватая, зеленоватая в конце концов.
* * *
– А у Басё она похожа на срез спиленного дерева! А у Маяковского на горлышко бутылки!
– Миш, хочешь витаминку?
* * *
Миша: но ведь правда – желтая!
* * *
К утру зверски захотелось пива, и я упросила Мишу сходить в магазин.
– Тебе какого?
– Мне «Афанасий темное».
Вскоре Миша вернулся – с пивом, и потрясенный.
– Ты знаешь!..
– Что случилось?
Оказалось, Мишу разыграла продавщица. Он ей:
– Мне, пожалуйста, бутылку темного…
– Темное вредно для мужчин! – Пожилая, между прочим, тетя.
– Да я, собственно не…
Он хотел сказать «не себе», но не успел.
– Что, еще не мужчина? Тем более не надо пить! Я говорю: а ты что?
– Пошел в другой магазин…
Михаил у меня мужчина, да еще какой – от цели никогда не отступит.
* * *
– Миша, а вы не хотите сходить в воскресенье на выставку? В Дом художника. Там будет мой приятель, Петя Пирогов. Знаете такого? Абстракционист. У меня для вас с Лерой есть пригласительные.
* * *
Итак, вчера мы втроем – я, Пал Палыч и Миша – смотрели абстракциониста Пирогова. Запомнилась инсталляция из лесных орехов в виде щита с геральдической надписью: «Внутри эти орехи пустые старая плутня продает их в переходе метро театральная».
* * *
Уличное кафе около Дома художника. Контраст: ярко-синее небо и белая пластмасса – столики, стулья, стаканы, тарелки, ножи и вилки. Еще ложки – добавляет Пал Палыч. Я беру сосиску и кофе. Следом за мной к стойке подходит Миша:
– Мне то же самое. Только вместо кофе чай, а вместо сосиски чебурек.
Пал Палыч:
– Прелесть ваш Миша! Я думал, это только в нашей молодости так шутили. – Сам он заказывает большую пиццу.
Я пытаюсь порезать ее на порции пластмассовым ножом, придерживая пластмассовой вилочкой. Ну вот и готово.
– Как вы вкусно порезали, – говорит Пал Палыч.
– Да, но где-то нас ждет сюрприз. – И я (как Миша потом сказал, злорадостно) показываю вынутую из пиццы вилочку без одного зубца.
* * *
Сюрприз достался Пал Палычу.
* * *
Миша отказывается от кока-колы:
– Это кровь Микки-Мауса.
