Книга Самурайша - Ариэль Бюто

— Но он ничего не понимает в музыке, — возмущается Хисако.

— Плевать! — Эрик категоричен. — Не хватало еще, чтобы он учил нас играть! Но нам понадобится человек, который будет заниматься нашими делами. Я ничего не смыслю в контрактах и теряю все визитки, которые мне дают…

— Контракты — не самая сложная вещь на свете. Всему можно научиться, достаточно быть организованным. Позволь мне этим заняться. Я и с визитками справлюсь.

— Все не так просто, Хисако! У Мосли вот такая толстая записная книжка, он обеспечит нам ангажемент по всему свету, научит одеваться, поработает над нашим артистическим имиджем…

— О каком имидже ты говоришь? — восклицает Хисако. — Мы репетировали — вот и выиграли конкурс!

— Конечно! Но одно дело — убедить жюри и совсем другое — обаять устроителей концертов. Не говоря уж о публике.

— Ты уже говоришь, как этот Мосли! Он мне не нравится, Эрик. Бери его в агенты, если хочешь, но не заставляй меня делать то же самое!

Мечтам Эрика о будущем нанесен первый удар. Он знает, что его искусство будет питаться гением маленькой японки, хотя никогда с ней об этом не говорил. Без Хисако он будет великолепным пианистом в ряду многих других великолепных пианистов. Вместе они станут лучшим фортепианным дуэтом XX века. Самая страстная мечта Эрика — жить музыкой рядом с этой женщиной, которой он пока не признался в любви, потому что не нашел нужных слов. Им необходим агент. А Мосли сумел убедить его, что станет идеальным помощником и избавит их от всех забот: «Я буду составлять ваше расписание, брать для вас билеты на поезд и на самолет, заказывать гостиницу, а за небольшое дополнительное вознаграждение могу даже заполнять за вас декларации о доходах. Вам останется одно — хорошо играть».

Эрик едва может правильно оплатить счет, он не умеет ориентироваться в незнакомом городе, а потому не в силах устоять перед предложением Мосли, ведь тот фактически готов усыновить его.

— Джонатан Мосли приглашает нас на ужин.

— Почему бы нам не подождать с решением до возвращения в Париж?

Местоимение «нам» придает Эрику сил.

— Потому что нужно ковать железо, пока оно горячо.

— Я не понимаю…

— Это поговорка. О нас сейчас много говорят, но, если упустим шанс, второго может и не быть.

— Если ты называешь «шансом» Джонатана Мосли, давай поужинаем с ним!

Эрик не желает задумываться о причинах небывало легкой победы. На лице Хисако снова плещутся маленькие черные рыбки. Девушка не переменила мнения, просто ей очень хочется поужинать за одним столом с Эриком.

«С моей подругой Эрикой», — думает она и улыбается. Хисако позвонила родителям и сообщила об одержанной в Дюссельдорфе победе, описала номер, где жила, и платье, в котором выступала, но не сумела найти нужные слова, чтобы сказать правду об Эрике. Вряд ли отец с матерью купят в Токио немецкую газету, так что опасаться пока нечего. Ее мать не переживет, если узнает, как она близка с молодым французом. Она воспримет это как следствие пагубного влияния Виолетты Фужероль.

Зато «подруга» Эрика наверняка завоевала сердца четы Танизаки. Сокурсница, благовоспитанная талантливая девушка, компаньонка, да что там, наставница! — в пугающем Париже, который они в глаза не видели. Это гарантия, что ничего дурного с Хисако не случится.

Ложь угнетает Хисако, но уже слишком поздно и одновременно слишком рано раскрывать тайну личности Эрика. Три месяца они видятся почти каждый день, но она так и не поняла, есть ли между ними что-то помимо желания и необходимости работать вместе. Иногда их дружба, возникшая за роялем, под влиянием профессора Монброна, кажется Хисако искусственной, иногда — по тем же самым причинам! — она воспринимает ее как нечто глубинное, порожденное любовью к музыке. Конкурс официально подтвердил волшебную силу их музыкального единения, но Хисако очень устала и боится, что иные, не связанные с искусством соображения нарушат их согласие. С тех пор как были объявлены результаты конкурса, они с Эриком ни разу не оставались наедине, вокруг вечно крутится никак не меньше трех десятков человек. На встрече с Мосли они хоть посидят рядом за столом.

В пивном ресторанчике царит шумное веселье. Мосли занял место напротив Хисако и Эрика. Если бы не громогласные возгласы посетителей и не снующие по залу пухлозадые официантки, елейно-слащавого Джонатана Мосли можно было бы принять за банкира, беседующего с молодой парой об условиях страхования жизни. Впрочем, пузатый толстяк в красных подтяжках не выглядит чужаком на этом «празднике жизни»: забросив галстук за правое плечо, он жадно поглощает горячую солянку.

Эрик уверен, что его будущее зависит от похожего на людоеда импресарио, и так страшно ему не было даже в финале конкурса. Он рассеянно передвигает вилкой по тарелке кусочки свинины, но ничего не ест, как и Хисако. Девушка не любит кислую капусту и свиные ножки, но очень внимательно слушает Мосли.

— Я многое могу для вас сделать, — говорит Джонатан Мосли. — Но и вам придется потрудиться. Фортепианный дуэт хорошо продается, если его завернуть в красивую обертку. Сестры Бальбек живут вместе и снимаются для рекламы косметики. Сестры Джеймс — двойняшки, да к тому же замужем за теннисистами-близнецами. Братья Миллер — сиамцы и сидят на кокаине. Ну а вы… Вашу легенду еще предстоит сочинить, ребятки!

— Мы вряд ли сойдем за брата с сестрой, — иронизирует Эрик.

— Потому-то я и советую вам как можно скорее пожениться.

Они встречают предложение Мосли гробовым молчанием и краской стыда на лицах. У Эрика даже лоб побагровел, ему стыдно, что толстокожий Мосли раскрыл его тайну, догадался, что музыка дала ему возможность приблизиться к Хисако.

Щеки Хисако алеют румянцем. Тот факт, что совершенно чужой человек заговорил о ее смутной мечте, оскорбляет целомудрие молодой японки. Неожиданно Хисако становится неуютно, она чужая в этом городе, ей неловко с Эриком.

Она не слышит, как Эрик небрежным тоном переводит разговор с Мосли на другую тему. В пивной накурено, гул голосов отдаляется, Хисако снова чувствует себя маленькой девочкой, одетой в хлопковую пижамку цвета увядшей зелени, которую Суми укачивала в теплом коконе кроватки. Поет Суми фальшиво, ее любовь нелепа, она всхлипывает и повторяет, что Хисако — ее маленькая дочка, только ее и ничья больше, и успокаивается, когда крошечный ротик ребенка касается ее щеки поцелуем. В комнате пахнет едой, чаем и несвежим бельем, которое Суми вечно забывает перестелить. Но этот животный запах, эта темная комната, руки молодой матери образуют кокон, где достаточно закрыть глаза — и мир превращается в пластилин, из которого можно вылепить все что захочется. Хисако лежит с закрытыми глазами и воображает трепещущие под ветром сады, пионы ласкают ей ноги, отец и мать смеются, обнимая друг друга за талию, а в тени деревьев можно спрятаться от томной мамы Виолетты. Сердце Суми бьется возле уха ребенка, каждая секунда мгновенно становится прошлым, раз… два… три… нужно шевелиться, брать в свои руки рассыпающуюся жизнь, но впереди так много времени… Хисако восемь лет, но ее жизнь похожа на трехслойный пирог. Время, которое она проводит с мамой Виолеттой, растягивается до бесконечности. Часы наедине с роялем бесценны, каждая минута игры — шаг к совершенству, каждый миг тишины — упущенная возможность. Время, проведенное с Суми, вездесуще, с ней Хисако прежде всего дочь своей матери.