Книга ИнтерКыся. Дорога к "звездам" - Владимир Кунин

Но мог ли я представить себе, что этот, прямо скажем, немудрящий прыжок на очень долгое-долгое время будет моим последним прыжком на этой Земле?..

Мог ли я, прыгая с забора на огромный дальнорейсовый грузовик, вообразить, что, быть может, навсегда расстаюсь со Своим Шурой Плоткиным, с Нашим Домом, с этим мрачноватым, обезображенным хлипкими разноцветными ларьками, но таким прекрасным городом, в котором я родился и вырос, в котором почувствовал себя Бойцом и Личностью и без которого никогда не мыслил своего и Шуриного существования...

* * *

Помню, в последнюю секунду, когда все осознали, что ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР уезжает в неизвестном направлении на громадном фургоне дальнорейсового грузовика, этот кретин-Васька не нашел ничего лучшего, как поднять обломок кирпича и метнуть его в мою сторону.

Кирпич перелетел через фургон. На противоположной стороне улицы раздался звон разбитого стекла, и я еще успел увидеть, как осыпается витрина какого-то магазина, как срабатывает магазинная охранная сигнализация — тревожные короткие и очень мощные звонки с одновременным миганием желтых ламп на фасаде. Уже издалека я услышал резкие милицейские свистки, живо представил себе, что должно произойти дальше, и подумал: «Так тебе и надо, дубина!..»

В отличие от маленького металлического фургончика на пилипенковском «Москвиче» эта громадина была сотворена из крепкого синего брезента, укрепленного на каркасе. К борту площадки брезент был пришит здоровенными стежками из тонкого стального троса. Эти стежки шли не только по низу фургона, но и по его торцовым стенкам.

Свесив голову вниз, я увидел, что по вертикальному шву тросик затянут не очень сильно и там нет такого плотного прилегания одной стороны брезента к другой.

И я стал спускаться вниз по отвесной стенке фургона, отчаянно цепляясь когтями всех четырех лап. После того, что я только что пережил и совершил, — сорваться под колеса мчащегося грузовика было бы просто глупо!

Без какого бы то ни было бесшабашного героизма и безоглядной решительности, достаточно осторожно и расчетливо, с той необходимой долей естественной боязни, которая зачастую сохраняет нам жизнь, я все-таки добрался до «моего стежка», просунул туда голову и передние лапы и через секунду был уже внутри фургона.

Здесь было тепло и сухо. От передней стенки фургона до задней было по меньшей мере метров пятнадцать, а в ширину — метра три. Хотя тут я могу и ошибиться. В измерении расстояний я, честно говоря, не силен. Все мои познания в этой области ограничены нашей с Шурой квартирой. У нас я точно знаю, сколько метров в одной комнате, сколько метров в другой. Шура об этом говорил при мне много раз — я и запомнил.

Ну а высота фургона совершенно точно соответствовала высоте потолков нашей квартиры — два метра пятьдесят сантиметров. Это я уже знал досконально. Три года тому назад, когда Шура был в состоянии еще что-то купить, он приобрел книжные стеллажи у одной семьи, уезжавшей в Израиль. И когда Шура перевез эти стеллажи к нам, выяснилось, что они в высоту два метра семьдесят пять сантиметров. А у нас потолок всего — два пятьдесят!

Целую неделю Шура сам укорачивал эти стеллажи под наш размер и под нескончаемые матюги и перманентные восклицания:

— Свободы им, видишь ли, мало!.. На «землю предков» потянуло! Да у вас все предки из Жмеринки! Ну как же можно было так ничего не понять в собственной стране, где прожита вся жизнь? Поразительно! Да у нас «свободы» сейчас — хоть жопой ешь! Что хочешь — то и говоришь, что хочешь — то и пишешь!.. В кого хочешь — в того и стреляешь!!! Нет в мире сейчас более свободного государства, чем наше... Ни законов, ни обязательств, ни уголовного кодекса, ни хрена! Живи и радуйся!.. Какого черта уезжать? Здесь ты можешь стать «новым русским», «новым евреем», «новым узбеком» или «новым чеченцем», что, в сущности, одно и то же, и поехать отдыхать на Канарские острова... А уезжать совсем — полнейший идиотизм!..

Поэтому я очень хорошо усвоил, что такое высота в два метра пятьдесят сантиметров, как пахнет столярный клей, чем воняют лаки и какой запах имеет фанера.

Так вот, утверждаю безошибочно — весь фургон был забит фанерой. На первый взгляд это были просто огромные квадратные кипы, упакованные в толстый непрозрачный полиэтилен, а сверху еще и перетянутые крест-накрест стальными лентами. И все-таки это была фанера. Со времени переделки тех стеллажей я ее запах запомнил навсегда.

Когда же я осмотрелся и слегка освоился в этом фургоне, то сквозь довольно мерзкий запах полиэтилена, металла, брезента и подавляющего запаха фанеры я почувствовал присутствие еще одного запаха, почти неуловимого, странного, кажется, когда-то встречавшегося, таинственно манящего, навевающего неясные мысли и желания.

В этом запахе было что-то сладострастно запретное... А что — я никак не мог взять в толк. Не скрою, у меня даже немножко «крыша поехала», как говорит Шура Плоткин. В некотором ошалении я забегал по фанерным кипам в поисках источника этого дивного запаха. Черт побери, откуда я его знаю?! Что это?! Когда это было? Где?..

Через десять минут мои поиски увенчались успехом! Одна из кип, стоявших у левого борта фургона почти у самой передней стенки, источала такую концентрацию этого запаха, что я чуть не потерял сознание!

Однако здоровое начало во мне возобладало, в обморок я не хлопнулся, а, наоборот (до сих пор не могу понять почему?!), вдруг с неожиданной яростью стал рвать когтями полиэтилен этой кипы... Что со мной происходило — понятия не имею! Помню только — слепая злоба, безотчетное желание в клочья разодрать эту кипу фанеры и добраться до ЭТОГО, которое пахнет ЭТИМ, а потом...

...а потом в меня стало тихо вливаться какое-то успокоение...

ЭТОТ запах стал улетучиваться, исчезать, в тело мое просочилась блаженная усталость, в голову вползло какое-то сладостное безразличие.

Слабенькие, еле ощутимые остатки ТОГО запаха заставили меня прилечь, и в моей тяжелой отуманенной голове стали громоздиться неясные обрывки видений, голоса...

Будто бы вернулся я на пять лет назад и увидел своего Шуру Плоткина...

...его молоденькую приятельницу тех лет — актрису детского театра...

Они о чем-то спорили, и Шура беззвучно кричал на свою подругу, а она рыдала и тоже кричала на него...

Все это я только видел. Слов было не разобрать, все звуки дробились на маленькие отдельные кусочки, а потом...

...я увидел, как Шура вырвал у нее из рук какой-то небольшой пакетик, бросил его на пол и стал топтать ногами...

Из-под его башмаков взлетело облако белого порошка...

ТАК ВОТ ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА ЗАПАХ!!!

Это был запах того порошка, который Шура Плоткин отобрал тогда у своей подружки и растоптал на моих глазах!..

Я отчетливо вспомнил, как мне тогда стало худо, когда я самую малость, ну буквально чуть-чуть, понюхал этот порошок! Молодой был еще, глупый, совал нос черт-те куда... Помню, как меня рвало, как я убежал из дому и не возвращался к Шуре двое суток.