Книга Убойная реприза - Виктор Коклюшкин

– Всё! Всё! Начинаем работать. Время идет!

Время прошло быстро. Оно вообще, я заметил, ускорило свой бег в последние годы, будто кто под прессом сдавливает вечер к утру. И готовыми болванками складывает в никуда. Я еще раз заходил на репетицию, да она и была-то еще одна, но меня почти не заметили. Так бывает: подтолкнешь телегу, покатилась она, и кому ты теперь нужен?

Оставшийся позади…

Время прошло, и день – настал! Мы с Эдиком сидели в подсобке. Икс Игрекович возился с артистами, наставляя их перед боем, в кабинете хозяина ресторана, где на стенах были развешаны фотографии вип-посетителей, а над письменным столом – икона и фото, на котором владелец запечатлен рядом с Аллой Пугачевой.

Артисты, занятые в концертной программе, располагались в банкетном зале, там был длинный стол – метров в семь, и слишком мягкие кожаные кресла болотистого цвета и болотистого же ощущения. Я туда заходил, и когда сел, захотелось крикнуть: «Тону!» На столе теснились: водка, коньяк, вино, виноград, апельсины, киви, бананы… Артисты теперича не пьют, их прислуга – хотелось бы, да нельзя! Сидят, тоскуют, ждут, когда отбарабанит их работодатель. Костюмер изредка встанет, снимет ниточку с барского плеча, и с таким видом – не сними он ниточку, провал обеспечен. Гример подойдет, махнет по лбу вспотевшему легкой кисточкой с пудрой, взглянет на дело своих рук, как живописец на полотно. Директор, названный директором для солидности, а в москонцертно-росконцертовские времена именовавшийся просто администратором, возопит: «Где звукорежиссер, мне нужно кассету передать!» Бывает, набьются в артистическую: с этим артистом свита, и с тем – не продохнуть! Прибежишь, и переодеться негде.

Заглянул я к ним, ничего нового не увидел, вернулся в подсобку: стулья жесткие, на металлических ножках, стены понуро-бледные, шкаф какой-то. Эдик сидит напротив, глазами хлопает. «Однако он храбрец! – подумал я. – Мы с Икс Игрековичем разбежимся по углам своим темным, паутинным, а отвечать за провал – не дай бог! – ему!» Трудно сейчас деловым людям: в Симферополе старый цеховик жаловался: «При советской власти придет один – дашь ему и работай спокойно! А сейчас ходят чуть не каждый день, и все разные!» На днях здоровенный мужик тоже с досадой: «Совсем обнаглели! Знаете, сколько они берут – откат сто пятьдесят тысяч долларов из четырехсот! Я дороги делаю, а они сидят – бумажки перебирают!»

Мы сидели с Эдиком в подсобке, а в зале уже цвел праздник, о значимости которого можно было судить по дорогим иномаркам, что густо окружили заведение. Кухня тут, по слухам, отменная, место престижное, а сам ресторан – дворец из восточной сказки! «Рай для нищих и шутов», как пел Владимир Семенович.

– Эдик, ты с Высоцким работал?

– Ну… случалось.

– Если бы он сейчас был жив, как думаешь, что бы он делал?

– Умер, – коротко ответил Эдик. Вспомнил что-то, вздохнул и сказал: – А если бы жил и выступал тут – не был бы уже Высоцким.

Какой-то с душком диалог получился. Привычка моя: задавать как бы расхожие вопросы, на которых люди открываются, трескаются, словно орехи. Ну, а насчет выступления тут… В концертном зале зрители располагаются лицом к артисту. Здесь – кто боком, кто – спиной. А долго ли человек может внимать, повернув неудобно голову – отворачивается он к своей тарелке, к своим застольникам, и под разговоры, под смех посторонний, раздражающий, под звон бокалов и хмельные вскрики – выступают артисты. По природе своей артист хочет нравиться, и как же страдает его натура, когда видит он не лица, озаренные восхищением, а – затылки. Затылки наклоняются, поворачиваются…

Концерт вел телевизионный диктор, который в последнее время на экране не появлялся, отдаваясь полностью новой деятельности. Обаятельный, внимательный, он появился в Москве в начале 90-х не без помощи влиятельного человека. Ступал по телевизионным коридорам мягко по-кошачьи, он и сейчас не утратил этой способности. И вид у него, особенно за кулисами, мурлыкающий. Концерты вел, не в пример хамоватым, радушно, почти ласково. И стал незаменим. За это время он купил квартиру, «Мерседес» и даже получил орден.

В программе наше выступление у него значилось как «Поздравление». Какое именно, он не знал. И когда, обольстительно улыбаясь, объявил: «А сейчас нашего юбиляра ждет еще одно поздравление!» – был весьма удивлен – из боковой двери со скандалом выскочила возбужденная толстушка и закричала юбиляру:

– Что, не ожидал?!

Головы не сразу, но все-таки повернулись к ней, недаром Икс Игрекович говорил, что пауза – ее конек. Выждав и примагнитив к себе внимание, она произнесла с мексикано-сериальной страстью:

– Я так ждала этой встречи! Сколько раз я видела ее во сне! По ночам, когда не могла сомкнуть глаз! Глаз, полных слез!..

Ведущий, смекнув, убрался восвояси, а тамада, с присущей тамадам надменно-дружеской интонацией, спросил:

– Кто вы, голубушка?

– Кто?! – переспросила артистка, подминая застольный шум и нагнетая внимание до полной тишины.

Я, выглядывая из-за кулис, уже начал побаиваться, что она сорвется и ухнет с набранной высоты, как с горки на салазках.

Она выдержала и…

– Жена его! – Толстуха ткнула пальцем в юбиляра, как на известном плакате:

«Ты записался в Красную Армию?»

Поджидавший еще одно сладкое словословие, юбиляр опешил. И сделал рукой жест, будто отгонял муху.

– Какая жена? – проговорил он, оглянувшись на сидящую рядом жену и при этом покраснев.

– Законная! – убежденно выкрикнула толстушка. И, выхватив из лифчика, показала какой-то документ.

Жена юбиляра изменилась в лице, как если бы Джоконде на ногу упал утюг.

– Это шутка! – стараясь улыбаться, выкрикнул юбиляр – дядечка средних лет, с большими залысинами и с глазами, смотрящими настороженно даже на заливную рыбу.

Зрители готовы были угодливо рассмеяться, но тут появилась Раиса, ведя за руки двух очаровательных детишек, кстати толстушкиных. И произнесла прокурорским тоном:

– Вот твои шутки!

Появление детей – всегда беспроигрышный вариант, будь то правительственный концерт или елка в ЖЭКе.

– Папочка, поздравляем тебя с днем рождения! – нестройно пролепетали детишки.

Гости заулыбались – злорадство неудержимо рождает смех и заставляет верить в то, во что не сразу и поверишь.

– Как же вас зовут? – вспомнил тамада, что он – тамада.

– Арнольд и Луиза, – сказал за обоих Арнольд.

А дети и вправду были очаровашки: Луиза в белом длинном платьице, лакированных красных туфельках и с большим розовым бантом. Арнольд в бордовой жилетке и белой рубашке с галстуком-бабочкой.

– А это, дети, ваша няня? – продолжая затыкать прорехи в своем ведении, спросил тамада.

– Какая я тебе няня?! – рявкнула Раиса. – Я – теща его! – указала она на юбиляра, что вызвало неудержимый приступ хохота.