Книга Седьмой дневник - Игорь Губерман

И тут, как древний Одиссей,

вселяя в сердце светлый дух,

евреям, словно Моисей,

являлся Ицик Авербух.

А сам он жил без капли жалобы,

легко, как будто занят танцами,

его энергии достало бы

на две больших электростанции.

Себе красотку из Йемена

он в жёны взял, служа примером,

что два еврейские колена

соединить возможно хером.

А убежав от суеты,

в часы, когда повсюду спали,

трёх деток редкой красоты

он настругал на радость Тали.

С охотой он и ест, и пьёт,

всех веселит, судьбу не хает,

и так при случае поёт,

что Пугачёва отдыхает.

Весь век живя среди людей,

он не застыл, хотя начальник,

и много всяческих идей

он дарит нам, кипя, как чайник.

Со всеми он живёт в ладу,

ему забавна глупость наша,

он даже хвалит ту бурду,

что густо варит Окунь Саша.

Ценя его за ум и сметку,

я очень с Ициком дружу,

и с ним бы я пошёл в разведку,

но, слава Богу, не хожу.

Ему сегодня шестьдесят,

но только что ему с того,

и ни минуты не висят

без дела органы его.

Сияет свет на наших лицах,

пойдём – куда ни позови.

Мы очень рады, милый Ицик,

что современники твои.

А о любимой дочке Тане я люблю рассказывать одну чисто пророческую историю. Ей было шесть лет, когда я её повёз куда-то. Исполнилось как раз полвека с образования Советского Союза – всюду флаги трепыхались, и какие-то из громкоговорителей плескались песнопения и бравурные речи. Стоя возле меня в битком набитом автобусе, малютка Таня сказала исторические слова:

– Лучше ехать на такси, чем со многими народами.

Сами народы это осознали только двадцать лет спустя.

А вскоре (как же время-то летит!) явились к Тане мы на юбилей. И я прочёл ей оду на сорокалетие:

Порядок пьянства не наруша,

хотел бы я сказать сейчас:

спасибо, милая Танюша,

что родилась в семье у нас.

Вполне с душой твоею тонкой

(да и с повадкой заодно)

могла родиться ты японкой —

ходила б, дура, в кимоно.

Весьма подвижная девица,

лицом румяна и бела,

могла француженкой родиться —

какой бы блядью ты была!

В тебе есть нечто и славянское,

российской кротости пример:

налит коньяк или шампанское —

тебе один по сути хер.

Хоть на сердечные дела

бывала ты порой в обиде,

но чудных дочек родила,

а это – счастье в чистом виде.

Являя чудо доброты

на поле родственном тернистом,

совсем не била брата ты,

и вырос он авантюристом.

Твоё презрение к наукам,

семье известное давно,

ты передашь, конечно, внукам,

у дочек есть уже оно.

Твоё душевное тепло

всегда уют нам щедро дарит:

куда бы время ни текло,

а рядом Таня кашу варит.

Ты легкомысленна в папашу,

а в мать – по-женски ты умна;

прими любовь, Танюша, нашу,

и что налито – пей до дна!

А Боря Шильман тоже возмутительно молод: только что исполнилось шестьдесят. У Бори профессия загадочная – он хиропракт. У него своя клиника, и к нему густым потоком текут страждущие. Он не расспрашивает пациента о его болезнях и недомоганиях, он кладёт его на живот, гуляет пальцами по позвоночнику и сам говорит удивлённому больному, что именно того беспокоит. После чего он что-то гладит, разминает, порой встряхивает пациентов, невзирая на их жалобные стоны, и за несколько сеансов (а порой – всего за один) достигает чуда облегчения. И сам я был свидетелем таких чудес. И всё это – игрой на позвоночнике. Поэтому и славословие ему на юбилей я назвал —

Ода спинному хребту

Всех наших бед и радостей источник,

всех органов лихой руководитель —

таинственный и сложный позвоночник,

спинного мозга верный охранитель.

Он правит нашей хваткой деловой

и мудростью, прославленной в веках,

мы думаем отнюдь не головой,

а мозгом, затаённым в позвонках.

И знали уже древние народы:

какие ни случатся воспаления,

все боли наши, хвори и невзгоды

зависят от спинного управления.

И если человек – подлец и склочник

и пакости творить ему с руки —

виновен в этом тоже позвоночник,

шестой и двадцать третий позвонки.

И скрягу если мучают запоры,

он тужится, не спит и одинок,

здесь только об одном возможны споры —

какой затронут порчей позвонок.

Мужчина средних лет в любой момент

готов улечься с женщиной, ликуя,

а если бедолага импотент —

ослабли позвонки в районе хуя.

А пятый позвонок – совсем особый,

загадка его тайною покрыта,

рождает он порывы тёмной злобы

у тёмного душой антисемита.

Один лишь позвоночник виноват,

что бьёт жену подвыпивший мужчина,

и даже если кто мудаковат —

сокрыта в позвонках тому причина.

Но что бы ни случилось с человеками,

какие хвори тело ни гнетут,

убогими и хмурыми калеками

они к Борису Шильману идут.

От Бори выходя, они смеются,

уху едят на травке у реки,

и так, не зная удержу, ебутся,

что видно, как окрепли позвонки.

Хребту спинному оду посвящая,

сказать хочу я с искренним волнением:

живи, Борис, и дальше, восхищая

весь мир своим целительным умением!

А про Витю Браиловского и его жену Иру я уже писал неоднократно. Дружба наша скреплена тюремным испытанием, хотя в местах сидели мы разных: Витя – в тюрьме столичной, в Бутырской, а я – в Загорске и Волоколамске. «Видишь, – сказал мне как-то Витя снисходительно, – тебя в Москве даже сидеть не пустили!» Так что и стихи я им пишу, сдобренные по возможности любимыми словами из уголовной фени. Подруга вора, например, – маруха, у Вити это слово очень нежно и ласкательно звучит, когда мы говорим об Ире. По этому пути пошёл, естественно, и я, когда случился Ирин юбилей: