Книга Между строк - Януш Леон Вишневский

С уважением. Не грусти…

М.

Франкфурт-на-Майне, вечер

Малгося,

когда я читал Джебрана, я вовсе не думал о трудоголизме. Во время чтения Джебрана приходят мысли о быстротечности жизни, о начале и конце, о музыке, о мудрости, о близости и о свободе. Ассоциация с работой и зависимостью от работы пришла раньше. Прежде, чем я прочитал все. Эту ассоциацию подсказали мне процитированные тобой фразы, вырванные из контекста. Мне она показалась важной, и я не хотел упустить ее. Мне нравится делиться с тобой ассоциациями. Я не хочу, чтобы они ускользнули от меня прежде, чем я поделюсь ими с тобой…

Если мне удалось утвердить этим твою убежденность в несхожести мужчин и женщин, то очень хорошо. Эти различия — никакие не нюансы или оттенки, как ты это называешь. Это сама суть дела. Мне так кажется. У мужчин возникают совершенно другие ассоциации, чем у женщин. И это порой приводит к недоразумениям. Но чаще всего — к восхищению и очарованности. Меня, например, мир женских ассоциаций весьма интригует.

«Женщины в критической ситуации», Джоанна Мюррей-Смит: я немедленно «погуглил» эти данные в Интернете. Я, к сожалению, не могу бывать в театре у Янды. Слишком далеко или, вернее, слишком мало времени. Но, как оказалось, драма Мюррей-Смит доступна и здесь, во Франкфурте. В казармах американской армии, которая продолжает оставаться в окрестностях Франкфурта, все еще есть свои видеотеки. Нет больше генералов, но все еще остаются диски DVD. Похоже на то, что американские солдаты — что меня ничуть не удивляет — больше нуждаются в телевизорах, чем в генералах. Из кучи идиотских американских ситкомов там можно откопать и настоящие бриллианты. Такие, например, как записанные на DVD драмы Мюррей-Смит. Я раскопал. Взял на неделю все, которые у них нашлись. Однако во время их просмотра у меня не было такой «интересной» зрительской аудитории. Передо мною не сидела жена известного актера, да и за ней не было никакой ее подружки — «очень красивой дамы средних лет, недавно разведенной», и сбоку тоже ни одной из «некоторое время назад брошенных». Но, внимательно всматриваясь и вслушиваясь в пьесы Мюррей-Смит, я не мог не вспоминать о твоей зрительской аудитории. Пьесы Мюррей-Смит работают именно в такой аудитории. Я пришел к выводу, что она была — в смысле статистики — очень и очень средней. По крайней мере именно это говорят исследования — по сути, исследования посредственности на репрезентативной выборке — многих занимающихся научными наблюдениями за межчеловеческими отношениями. От сексологов, социологов, антропологов и очень многих других «ологов» вплоть до теологов.

Большинство этих исследований ставит своей целью выявить некую регулярность и повторяемость. То есть преобладающую среднюю, или стандарт, на который позже можно сослаться. Если кто-то сочтет нас соответствующими критериям таких исследований, то, по сути дела, он подтвердит тем самым нашу посредственность. Такое ощущение — во всяком случае для себя лично — я не могу назвать приятным. Я принадлежу к замечательному большинству тех, кто желал бы находить подтверждения своей исключительности, неповторимости, единственности и абсолютной уникальности. Я ведь писал тебе, что постоянно грешу гордыней…

Сегодня я понял, что, в сущности, все исследования касаются поисков посредственности. Ученые, конечно, стараются найти среднюю, доминанту, тенденцию, регулярность. Им это необходимо для создания теории, для того чтобы заявить, что нечто исследовано, описано или в научном плане познано и что нужна теория. Без теории трудно остановиться в поисках и заняться чем-то иным. А некоторым ученым без теории трудно даже заснуть. Они хотят. Они обязаны. Они стремятся усреднить мир. Они желают определить среднюю. Среднюю продолжительность жизни, среднюю длину члена, среднюю длительность поцелуя, полового акта, средний объем эякулированной спермы, среднюю продолжительность оргазма или среднее количество партнеров или партнерш в течение года, месяца или всей жизни. Спроси, пожалуйста, при первом же удобном случае нашего доброго знакомого, сексолога, профессора Збигнева Издебского, каждый день занимающегося такими усреднениями, спроси, что больше всего занимает его в его работе. Драма обманутой жены, которая сидит перед ним и рассказывает историю о постоянных мужниных изменах с новыми и новыми и все более молодыми девушками, или количество этих девушек? За год, за месяц, за квартал. Как ученого. Не как мужчину или отца. Думаю — и на этот раз тоже как ученый и как мужчина, — что, наверное, все-таки их количество. И видимо, Издебский прав: таблицы Excel заполнены количественными данными, а не записями драм обманутых женщин.

И теперь вдогонку к комментарию о пьесе Мюррей-Смит. У мужчин другие ассоциации, чем у женщин. Это правда…

Сердечный привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

P. S. В последнее время я все чаще грущу. Может, виной этому серость за окном, а может, осознание быстротечности жизни. Подходит к концу очередной год. Я не люблю, когда что-нибудь заканчивается. Это ввергает меня в беспокойство…

Варшава, вечер

Януш,

прочитала твой постскриптум. Ты не поверишь — хотя почему ты не должен поверить, — как раз сегодня я убеждала одного человека в том, что больше всего люблю именно эти месяцы в году: мрачные, без солнца, слегка морозные, — и даже метель мне не мешает. В это время за окном все приобретает приятные очертания, и я никуда не спешу. Книги тоже читаются по-другому. С большим вниманием к автору. Некоторое время я жила на севере Финляндии и не могла не заметить, что царящая там унылая атмосфера очень плохо действует на жителей, а белые ночи моментально улучшают их самочувствие. Тогда я укладывала чемоданы и возвращалась на родину, лишь бы мною не завладела хандра. Разве может быть что-нибудь хуже, более угнетающее, чем пустые, как после атомного взрыва, улицы? Да еще залитые полярным солнцем… Несколько дней назад в один и тот же день была убита Беназир Бхутто[18], умер Ежи Кавалерович[19], а два часа назад на бегущей строке TVN-24 я прочитала, что не стало отца моего бывшего мужа. Странное ощущение — узнать с экрана телевизора о смерти человека, с которым ты был близко знаком. Словно кто-то нарушил мое личное пространство, вторгся в мои воспоминания и связанные с ними эмоции. С другой стороны, это своего рода memento[20]. Даже если ты заслуживаешь того, чтобы о твоей кончине сообщили средства массовой информации — а те делают это обычно через несколько дней, лишь иногда спустя несколько часов, — то, по сути дела, вне зависимости от того, кто ты, твоя смерть ничего не изменит, жизнь будет продолжаться. Рано или поздно между никому не известным господином X и знаменитым господином Y появится знак равенства. Можно ли в этом найти утешение? Это зависит от того, хочешь ли ты утвердиться в собственной обыкновенности — ты такой же, как и другие, — или задумываешься о том, что происходит в течение нашей жизни, а не после её завершения. Неплохо было бы разобраться, почему мы стоим на месте, и не терять время, которое нам осталось, на огорчения по поводу капель дождя на стеклах. Да, я упрощаю. Я только что прочитала книгу «Живи сейчас!» Экхарта Толле. То, о чем пишет этот новый немецкий философ, можно заключить в нескольких словах: счастье не в прошлом и не в будущем. Счастье — это мгновение, которое мы проживаем в данную секунду. Научись его замечать. Сейчас, а не вчера или завтра. Как к этому прийти? Прежде всего нужно справиться с потоком своих мыслей и понять, что наши мысли — это не мы. Постоянный диалог, который происходит внутри нас, как правило, основывается на конфликте и без конца отдаляет нас от того, что происходит сейчас. Он не позволяет нам проживать жизнь. В особенности если поток наших мыслей все время возвращается к прошлому — воспоминаниям, эмоциям, образам и людям, — отделяя нас от нас самих, нынешних. То же происходит и с будущим. Стоя утром под душем, вместо того чтобы концентрироваться на шуме воды, ты мысленно составляешь план на целый день. Именно в этот момент ты и упускаешь жизнь. Что-то в этом есть. Как пишет Толле, настоящий смысл жизни заключается в ощущении единства с тем, что происходит сейчас. Когда ты чувствуешь, что не ты живешь своей жизнью, а жизнь живет тобой. Только тогда жизнь становится танцором, а ты — танцем. Ты становишься чем-то большим, чем тело и душа. Вот так!..