Книга Принцесса Клевская - Мари Мадлен де Лафайет

– Если после всего, что я сказал вам, сударыня, страсть возобладает над разумом и вы все-таки решитесь встретиться с герцогом, то пусть мое мнение вас не останавливает, раз вас не останавливает забота о собственном благополучии. Я не хочу лишать радости женщину, которую боготворю, и не хочу вынуждать вас искать людей менее надежных и преданных, чем я, чтобы исполнить свое желание. Если вам будет угодно, я отправлюсь за герцогом де Гизом сегодня же вечером, ибо слишком опасно надолго оставлять его там, где он находится, и приведу его к вам.

– Но как вы проведете его? – перебила принцесса.

– Ах, сударыня, – воскликнул граф, – значит, все уже решено, раз вы обсуждаете только, как это сделать! Не волнуйтесь, он придет к вам, счастливец! Я проведу его через парк, вы лишь прикажите самой преданной из ваших камеристок, чтобы она ровно в полночь опустила маленький подъемный мост, который ведет из ваших покоев в цветник, и больше ни о чем не тревожьтесь.

Не дожидаясь ответа, граф вышел, вскочил на лошадь и отправился за де Гизом, который ждал его, сгорая от нетерпения. Принцесса была так взволнована, что не сразу пришла в себя. Первым ее порывом было вернуть графа и запретить ему ехать за герцогом, но у нее не хватило сил, и она решила, что если он и поедет, то она может просто не опускать мост. Остановившись на этом решении, она считала его непоколебимым, но, когда время подошло к одиннадцати, почувствовала, что не может более противиться желанию увидеть герцога, которого полагала столь достойным любви, и приказала камеристке опустить подъемный мостик. Тем временем герцог и граф де Шабан подъезжали к Шампиньи, испытывая прямо противоположные чувства. Герцог упивался предвкушением встречи и сладостью надежд, граф же был охвачен бешенством и отчаянием и тысячу раз готов был проткнуть соперника шпагой. Наконец они добрались до парка, оставили лошадей стремянному герцога де Гиза, пробрались через пролом в стене и направились к цветнику. Граф де Шабан при всем своем отчаянии еще хранил крохотную надежду, что рассудок вернется к принцессе и она откажется от встречи с герцогом. Только увидев опущенный мостик, он понял, что надеяться больше не на что, и в этот миг он был способен на все. Однако стоило ему подумать о том, что если он устроит шум, то его наверняка услышит принц де Монпансье, чьи покои выходили в тот же самый цветник, и гнев его обрушится на принцессу, ярость его мгновенно остыла, и он благополучно доставил герцога к ногам госпожи де Монпансье. Он не решился присутствовать при их свидании, хотя принцесса просила его и сам он втайне желал этого. Он удалился в небольшой коридор, ведущий на половину принца, и стоял там во власти самых горьких мыслей, когда-либо посещавших влюбленного. Между тем, хотя они почти не шумели, принц де Монпансье, который, на беду, не спал в этот час, услышал в парке шорох и, разбудив лакея, велел ему посмотреть, что происходит. Лакей выглянул в окно и увидел сквозь тьму, что мостик опущен. Он доложил об этом своему господину, и тот приказал ему тотчас же спуститься в парк и узнать, в чем дело. Через минуту принцу послышались шаги, он встал и направился прямо на половину жены, ибо именно туда и вел подъемный мост. В это время принцесса де Монпансье, смущенная тем, что осталась с герцогом наедине, несколько раз просила графа войти в комнату. Он, извиняясь, отказывался, но она продолжала настаивать, и он, от гнева потеряв осторожность, ответил ей так громко, что это услышал принц, как раз подходивший к коридору, где находился граф. Принц не разобрал слов, но до него явственно донесся мужской голос, в котором он не узнал голоса графа. Подобная неожиданность могла бы взбесить и человека не столь ревнивого и вспыльчивого. Принц пришел в ярость, он неистово застучал в дверь и потребовал, чтобы ему отворили, жесточайшим образом поразив принцессу, герцога де Гиза и графа де Шабана. Услышав крики принца, граф сразу понял: утаить, что в комнате принцессы кто-то есть, уже невозможно, но если принц застанет там герцога де Гиза, он убьет его на глазах у принцессы, и еще неизвестно, оставит ли в живых ее самое, поэтому он решил, движимый беспримерным благородством, принять гнев принца на себя и этим спасти свою неблагодарную возлюбленную и счастливого соперника. Пока принц колотил в дверь, он бросился к герцогу де Гизу, не знавшему, что предпринять, и передал его камеристке, чтобы та вывела его из замка, а сам приготовился встретить принца. Едва герцог вышел через переднюю комнату, как принц, выломав дверь, ворвался в покои жены, ища глазами, на кого обрушить свою ярость. Но, увидев графа де Шабана, который стоял, опершись на стол и словно окаменев от горя, он и сам застыл, потеряв от удивления дар речи, ибо меньше всего ожидал застать здесь этого человека, столь для него дорогого. Принцесса лежала на полу в полуобмороке. Наверно, никогда еще судьба не сталкивала между собой трех человек, охваченных столь бурными чувствами. Наконец принц, не веря своим глазам и желая выяснить, что значит весь этот хаос, обратился к графу, и в тоне его чувствовалось, что дружеские чувства еще борются в нем с подозрениями.

– Что я вижу? – воскликнул он. – Уж не мерещится ли мне? Возможно ли, чтобы человек, которого я так люблю, пытался соблазнить мою жену, не найдя для этого другой женщины среди всех, какие есть в мире? А вам, сударыня, – продолжал он, повернувшись к принцессе, – разве не довольно было лишить меня чести и своей любви? Зачем вы отняли у меня вдобавок единственного друга, который мог бы утешить меня в моем горе? Пусть же кто-нибудь из вас двоих объяснит мне, что здесь происходит, ибо я не могу поверить своим глазам.

Принцесса не в силах была отвечать, а граф де Шабан лишь беззвучно открывал рот – голос не повиновался ему.

– Я виновен перед вами, – вымолвил он наконец, – и недостоин той дружбы, которой вы одарили меня, но вина моя не в том, в чем вы можете меня заподозрить. Я более несчастен, чем вы, если такое возможно, и отчаянию моему нет предела. Я не вправе сказать вам больше. Смерть искупит мое преступление, и, если вам угодно убить меня прямо сейчас, вы исполните тем самым единственное мое желание.

Эти слова, произнесенные со смертельным страданием во взгляде, ясно говорившем о полной невиновности графа, ничего не объяснили принцу и только еще крепче убедили его в том, что в этой истории есть некая тайна, разгадать которую он не в силах. Неопределенность сокрушила его окончательно.

– Лучше уж вы убейте меня, – сказал он графу, – или прекратите эту пытку. Это самое малое, к чему обязывает вас моя былая дружба, ибо только благодаря ей вы еще живы – любой другой на моем месте уже отомстил бы вам за оскорбление, в котором я почти не сомневаюсь.

– Видимость глубоко обманчива, – вставил граф.

– Это чересчур! – вскричал принц. – Сначала я отомщу вам, а потом уж буду заниматься выяснениями.

С этими словами он в бешенстве бросился к графу, но принцесса, испугавшись беды, которая, впрочем, не могла произойти, ибо у принца не было при себе шпаги, поднялась, чтобы встать между ними. Она так обессилела, что ноги не держали ее, и, едва приблизившись к мужу, она упала без чувств. Сердце принца дрогнуло при виде ее слабости и того спокойствия, с которым граф ждал его приближения. Не имея более сил смотреть на этих двух человек, вызывавших у него столь противоречивые чувства, он отвернулся и опустился на кровать принцессы, сраженный невыразимым горем. Граф де Шабан, полный раскаяния, оттого что злоупотребил дружбой, которую принц не раз имел случай ему доказать, и уверенный, что загладить вину ему не удастся вовеки, стремительно вышел во двор, приказал подать лошадей и ускакал куда глаза глядят, гонимый отчаянием. Тем временем принц де Монпансье, видя, что принцесса никак не приходит в себя, поручил ее заботам женщин и удалился в свою опочивальню, безмерно страдая. Герцог де Гиз благополучно выбрался из парка, едва сознавая от волнения, что с ним происходит, и отъехал от Шампиньи на несколько лье, однако он не мог ехать дальше, не узнав, что сталось с принцессой. Он остановился в лесу и послал стремянного спросить у графа де Шабана, чем закончилась эта ужасная сцена. Стремянный графа не нашел и узнал только, что, по слухам, принцесса опасно заболела. Услышав это, герцог встревожился еще больше, но, не имея возможности что-либо предпринять, вынужден был отправиться восвояси, дабы не вызвать подозрений слишком долгим отсутствием. Принесенное стремянным известие о болезни принцессы де Монпансье оказалось верным: когда ее уложили в постель, у нее поднялся сильный жар, всю ночь она металась в тяжелом бреду, и уже наутро возникли опасения за ее жизнь. Принц тоже сказался больным, чтобы никто не удивлялся, отчего он не приходит ее проведать. Приказ явиться ко двору, разосланный всем принцам-католикам, которых вызывали для уничтожения гугенотов, вывел его из затруднительного положения. Он уехал в Париж, так и не зная, чем кончится болезнь жены и какого исхода ему следует желать или опасаться. Не успел он прибыть в столицу, как там начались убийства гугенотов: первым пострадал их вождь, адмирал де Шатийон, а через два дня произошла ужасная резня, печально известная по всей Европе. Несчастный граф де Шабан, укрывшийся на окраине одного из парижских предместий, дабы в уединении предаться своему горю, разделил участь бывших единоверцев. Хозяева дома, где он нашел приют, узнали его и, вспомнив, что некогда его подозревали в принадлежности к партии гугенотов, убили его в ту самую ночь, которая стала роковой для стольких протестантов. Наутро принц де Монпансье, отправившись за город сделать кое-какие распоряжения, проезжал по той самой улице, где лежал труп графа. Он был поражен этим душераздирающим зрелищем, в нем проснулись на миг былые дружеские чувства, и он опечалился, но потом, вспомнив об оскорблении, которое якобы нанес ему граф, обрадовался, сочтя, что за него отомстила сама судьба. Герцог де Гиз, охваченный поначалу желанием отомстить за смерть отца, а потом и упоением этой местью, все меньше и меньше тревожился о том, что сталось с принцессой де Монпансье: встретив маркизу де Нуармутье[24], даму весьма умную и красивую, к тому же сулившую больше приятных надежд, нежели принцесса, он полностью отдал ей свое сердце, полюбив ее страстной любовью, которая угасла лишь вместе с его жизнью. Между тем недуг принцессы, после того как миновал кризис, начал отступать. Она пришла в сознание, сообщение об отъезде принца принесло ей облегчение, и появилась надежда на выздоровление. Силы, однако, возвращались к ней медленно из-за тяжелых душевных переживаний; ее неотступно терзала мысль, что за все время своей болезни она не имела никаких известий о герцоге де Гизе. Она спросила у дам из своего окружения, не приходил ли к ней кто-нибудь и не было ли для нее писем. Не услышав ничего утешительного, она почувствовала себя несчастнейшим существом на свете, ибо человек, ради которого она рисковала всем, покинул ее. Еще одним потрясением стала для нее гибель графа де Шабана, о которой она узнала стараниями принца де Монпансье. Неблагодарность герцога де Гиза заставила ее еще тяжелее переживать утрату друга, чья преданность была ей так хорошо известна. Столько тяжких потерь вскоре вновь повергли ее в то опасное состояние, от которого она едва успела оправиться. И, поскольку маркиза де Нуармутье была из тех женщин, которые прилагают столько же усилий к тому, чтобы об их любовных похождениях стало известно, сколько другие к тому, чтобы их скрыть, ее связь с герцогом де Гизом получила такую широкую огласку, что принцесса де Монпансье, даже болея и живя вдали от Парижа, не могла остаться в неведении. Этот последний удар стал для нее смертельным. Она потеряла все: самого верного в мире друга, уважение мужа, сердце возлюбленного – и не смогла пережить боль этих утрат. За несколько дней смерть унесла в расцвете лет эту прекраснейшую принцессу[25], которая могла бы стать и счастливейшей, если бы всегда поступала так, как велят добродетель и благоразумие.