Книга Боярские дворы - Нина Молева

Между тем братья Шуйские с появлением в Москве полков королевича Владислава были увезены в плен в Варшаву. На великолепном дворце, где довелось столько лет жить развенчанному русскому царю, в начале улицы Нового Свята, памятная мраморная доска упоминает об этом обстоятельстве, в Москве, где разворачивались трагические для города и народа события, бесполезно искать хотя бы малейшее напоминание. Они полностью переведены в книги, где год за годом получают все новые и новые, обычно совершенно субъективные и не подкрепленные новыми розысками документов истолкования.

Василий и Дмитрий Шуйские умерли в Варшаве. Вернулся один Иван Пуговка, вошел очень скоро в доверие к Михаилу Романову и его отцу патриарху Филарету, получил в ведение Судный приказ, прожил до 1638 года, умер бездетным, и двор перешел в руки другой семьи. Вместе с новыми хозяевами ушло в небытие и старое название переулка.

Между тем, возвращаясь к Смутному времени, нельзя не увидеть, что увлеченные борьбой бояре меньше всего задумывались над тем, что их переговоры с иноземными правителями оборачивались худшими формами разграбления, которые несла с собой интервенция. Они, и только они, и вызывали и поддерживали кандидатов. Австрийский эрцгерцог Максимилиан (с него-то все и началось!), шведский король, польский королевич Владислав, против которого поспешил выступить собственный отец, — череде кандидатов, придумываемых боярами, было не видно конца.

Осенью 1610 года в Москву от имени королевича Владислава вступил иноземный гарнизон, и сразу же в городе стало неспокойно. Шла и «прельщала» людей все больше и больше, по выражению летописцев, смута. Против разрухи и иноземного засилия начинает подниматься народ, и к марту 1611 года, когда подошли к Москве отряды первого — рязанского ополчения во главе с князем Пожарским, обстановка в столице была накалена до предела.

О заслугах Пожарского знали. Его способностям верили. В октябре 1608 года он со своими частями разбил осаждавших Коломну сторонников королевича Владислава. Годом позже, уже как воевода Зарайска, отбил от своего города казаков, выступавших на стороне только что объявившегося, второго по счету, самозванца. Ему удалось освободить от них и Пронск, где формировалось рязанское ополчение, с частями которого князь и оказался в марте в Москве.

Для настоящей осады закрывшихся в Кремле и Китай-городе сторонников королевича Владислава у ополченцев сил еще не хватало, но контролировать действия иноземного гарнизона, мешать его вылазкам в ожидании, пока соберется большее подкрепление, было можно. Город не подчинялся иноземцам. Передвигаться по Москве без постоянных схваток и потерь они не могли. И тогда иноземный гарнизон принял подсказанное московскими боярами решение — сжечь город. В ночь с 19 на 20 марта отряды поджигателей разъехались по Москве.

Население и ополченцы сражались отчаянно, и все же беспримерной, отмеченной летописцами была отвага Пожарского, сражавшегося на Устретенской улице (Большой Лубянке) и Никиты Годунова наголову разбившего в яростной рукопашной схватке на Арбатской площади мальтийского рыцаря Новодворского, рвавшегося к Кремлю с провиантом и амуницией для осажденных. По словам очевидцев, у Арбатских ворот коням не было проезда из-за горы трупов, которая росла на глазах, достигая чуть не половины высоты стены.

Через год опять-таки Арбатские ворота становятся местом самого яростного сражения, на этот раз отряда князя Пожарского с частями гетмана Ходкевича. Поляки были наголову разбиты. А 1 ноября 1612 года, после полного освобождения Москвы, полки Пожарского именно с Арбата «тихими стопами» — медленным, торжественным шагом, «с песнопениями», под сплошной колокольный звон направились в Кремль. Раненые же остались на Арбате-Воздвиженке. Их принял в своих стенах Крестовоздвиженский монастырь.

Когда дорога становится улицей

Для вступивших на престол Романовых Арбат был главной улицей Москвы. В своей начальной части он шел от церкви Николы в Сапожке (название от иконы святителя, но никак не от некоего вымышленного трактира, как пытались утверждать справочники советских лет) до церкви Бориса и Глеба у Арбатских ворот. По этой части улицы проходила дорога на Смоленск, что побудило царя Алексея Михайловича изменить ее название на Смоленскую. Стремление переименовывать улицы вообще было свойственно отцу Петра I. Оно коснулось и Варварки, которую царским указом велено было называть Знаменской (по имени основанного на дворе Романовых Знаменского монастыря), и ряда других улиц. Но царская воля ни в одном из случаев не переломила привычки москвичей. Арбат Смоленской улицей никто, даже в официальных документах, не стал называть.

Еще одна память об Алексее Михайловиче — палаты Государева Аптекарского приказа, ныне входящие в комплекс зданий Государственного музея архитектуры им. А. В. Щусева. Они были построены в 1670-х годах в качестве трапезной палаты. Его основу составляет огромная, поддерживаемая двумя столбами палата, перекрытая сводами с распалубками. Эта палата составляет второй этаж здания, тогда как нижняя часть состоит из подклета, который образуют три белокаменных погреба с коробовыми сводами. Верхний, невысокий, этаж некогда имел плоское деревянное перекрытие.

Однако составить себе представление о первоначальном облике постройки достаточно трудно. Она переделывалась, когда в конце XVIII века вошла в состав усадьбы А. Ф. Талызина, а затем в 1920-х годах. И это тем более обидно, что сам по себе Аптекарский приказ представлял необычайно интересное учреждение. Просуществовал он с конца XVI столетия до 1714 года. Функции его, как своеобразного Министерства здравоохранения, отличались исключительной широтой. Он распоряжался «бережением» Москвы от заразы, то есть любых эпидемических заболеваний, приглашением на царскую службы иностранных врачей, которые подвергались тщательнейшей проверке, несмотря на обязательное наличие университетских дипломов. В этом ведавшему приказом боярину помогали состоявшие уже на царской службе доктора и аптекари. Характерная оговорка в связи с испытательными экзаменами предостерегала вести экзамены «без жадного озлобления». Но само выражение «жадный» нуждается в расшифровке. Оно заимствовано из польского языка, который имел широкое распространение и в придворных кругах, и в школах и означает «безо всякого озлобления». Приказ также обя зан был заботиться о «травниках» — экспедиции за лекарственными «произрастаниями» посылались и в Сибирь, и на границу с Китаем, причем сборщиков сопровождали и защищали специально направляемые с ними стрельцы.

Особое направление составляло разведение и содержание аптечных огородов. Самый большой из них находился на берегу Неглинной, у кремлевской стены — место, считавшееся наиболее теплым и защищенным от ветров. Подобная практика не представляла для москвичей ничего необычного. На своих крошечных, по нашим представлениям, дворах — средняя площадь двора в Средневековье не превышала двух соток — они рядом с домом площадью в 25 квадратных метров, примерно таким же хлевом для скотины, собственным колодцем с непременным в Москве «журавлем» умудрялись разбивать сад с плодовыми деревьями, грядки и среди них непременный участочек для лечебных трав. Основную аптеку выращивали и хранили сами, в случае нехватки снадобий отправлялись в специальный торговый ряд на Торге, рядом с нынешней Красной площадью.