Книга Фотокамера - Гюнтер Грасс

Классные снимки.

Сначала мы глазам не поверили: на каждом снимке светло.

Хорошая резкость.

Отчетливо виден каждый предмет обстановки.

Только теперь квартиры выглядели такими, какими они были, пока оставались целыми и там жили люди, хотя ни одного человека в комнатах не было…

Я не ослышался: никаких развалин, все воскресло?

Именно так, Таддель, да еще кругом чистота и порядок.

Ни мерзких пауков, ни голубиного помета. Одна из квартир даже казалась весьма уютной.

Рояль стоял посреди комнаты целехоньким. Сверху лежали раскрытые ноты, на всех клавишах красовались пластиночки из слоновой кости. А на софе, которая несколько дней назад, когда ее снимала Марихен, выглядела рухлядью с клочьями набивки и торчащими пружинами, теперь появились подушки. Хорошо взбитые, круглые и квадратные. В углу софы, между взбитыми подушками, сидела кукла, черноволосая и круглоглазая, немножко похожая на нашу сестричку. Правда, Лара, — совсем как ты, когда ты только научилась ходить.

На кухне стоял стол, накрытый к завтраку на четыре персоны: масло, колбаса, сыр и яйца в специальных рюмочках. До сих пор вижу перед собой эти фотографии. Удивительно четкие, до мельчайших подробностей. Солонка, чайные ложечки, прочая мелочь, хотя Старая Мария снимала без вспышки.

На плите, которая фотографировалась особо, из чайника даже шел парок, будто кто-то невидимый — скажем, хозяйка — собралась заварить чай или кофе.

И вообще, все квартиры имели вполне жилой вид.

В некоторых лежали толстые ковры, стояли мягкие кресла, даже кресло-качалка, на стенах висели картины, изображавшие заснеженные горные вершины…

И везде тикали часы. Можно было узнать точное время…

…если бы мы были постарше и умели бы это делать.

В одной из комнат на низком столике стоял игрушечный рыцарский замок с башней и подвесным мостом. Вокруг оловянные солдатики. Конные и пешие. Будто собрались на войну. Среди них раненые, на головах — повязки. А по полу вилась железная дорога, изогнутая восьмеркой, со стрелкой перед вокзалом. На рельсах замерли пассажирский состав и паровоз. Будто вот-вот тронется с места; перед семафором его ожидал другой паровоз, к которому было прицеплено несколько товарных вагонов.

Это была электрическая железная дорога фирмы «Мерклин». До сих пор помню ее трансформатор.

Словом, там жили мальчишки — может, даже близнецы; один, вроде меня, играл с замком, а другой, похожий на тебя, — с железной дорогой.

Но у Старой Марии получились только игрушки, мебель, напольные часы, швейная машинка…

Наверняка «Зингер».

Скорее всего, Таддель; швейные машинки «Зингер» имелись в каждой семье. По всему миру. А еще она вытащила из прошлого своей бокс-камерой без вспышки накрытый к завтраку стол, куклу между подушками на софе, даже ноты на фортепиано и прочее. Но только вещи, ни одной живой души.

Нет, брат! Одна из квартир, раньше до того разрушенная и темная, что один я не решился заглянуть туда, на фотографии получилась залитой ярким светом, потому что белые занавески пропускали солнечные лучи, да и окна были распахнуты, а на подоконнике между комнатными растениями стояла довольно большая птичья клетка. В клетке на разновысоких жердочках сидели две птички, вероятно, канарейки, но сказать точно нельзя, поскольку Марихен делала только черно-белые снимки. А в кладовке на кухне другой квартиры висела длинная клейкая лента-мухоловка, которую Марихен сфотографировала с близкого расстояния, поэтому хорошо были видны прилипшие полудохлые мухи. Отвратительное зрелище, тем более что некоторые из них еще шевелили лапками. В еще одной квартире, обставленной громоздкой мебелью, на кресле спала кошка, потом она стояла на толстом ковре, выгнув спину, будто собирается на кого-то фыркнуть. Другие снимки показывали ее греющейся на подоконнике между цветочных горшков. Погоди: у кошки была пятнистая шерстка. Теперь я вспомнил, как на снимке она возилась с клубком шерсти; или это всего лишь игра моего воображения? Как у нашего отца…

Факт остается фактом, Пату померещилось, что по квартире разгуливала кошка или кот.

Тогда мы еще не знали, зачем отцу эти снимки.

Позже я сообразил: они понадобились ему для новеллы «Кошки-мышки», где речь идет о затонувшем польском тральщике, о мальчишках и одной девчонке, об ордене за героические подвиги…

…а написал он ее, когда — не знаю, по какой причине, — застопорилась работа над здоровенной собачьей книгой.

У него фактически в каждой книге животные играли важную роль, позднее появилась даже говорящая живность.

Нам же, когда по его просьбе Марихен фотографировала квартиры, он лишь сказал: «Раньше здесь проживали врачи и даже один судья. Хотел бы я знать, что с ними сталось».

Во всяком случае мы, пусть не сразу, а по прошествии долгого времени догадались, что фотографии были ему необходимы, чтобы точнее представлять себе прошлую жизнь.

Таков уж наш папа: весь зациклен на прошлом, до сих пор. Не может от него оторваться. И каждый раз ему приходится…

И Старая Мария помогала ему своим чудо-ящичком…

А мы во все это верили, и ты, Лара. Тоже начала позднее верить в то, что вроде бы не существовало, но проявлялось на снимках в темной комнате таким, каким это якобы было в реальной жизни.

Всякий раз, когда Марихен заряжала новую пленку в свой «Кодак»…

Это была «Агфа»! На ящичке значился четкий логотип. Под самым объективом. Тысячу раз говорил, еще повторить? Раньше фирма «Цейсс-Икон» выпускала только камеры «Тенгор». После долгой послевоенной паузы на рынке появились американские фотоаппараты «Брауни-Джуниор». Но в конкурентной борьбе всех обошла фирма «Цейсс-Икон», выпускавшая дешевый фотоаппарат «Бальдур» — точно так же звали предводителя гитлерюгенда, где состоял и наш отец, носивший тогда форменные шорты. «Бальдур» стоил всего восемь рейхсмарок. Продавался сотнями тысяч. Одна из модификаций этой модели экспортировалась в Италию. Она называлась «Балила» и предназначалась для юных итальянских фашистов. И Старая Мария фотографировала вовсе не «чудо-ящичком», как выражается Лара, а обычной камерой «Агфа», модель «Бокс-l». До сих пор вижу, как эта камера болтается у нее на животе.

Ладно, Жорж, твоя взяла.

Я просто излагаю факты!

Так или иначе, Марихен могла с помощью своей бокс-камеры заглядывать не только в прошлое, но и в будущее. Когда мы еще жили в полуразрушенном доме, она отщелкала целую пленку снимков, предвидевших, какие политические события произойдут в тот воскресный день, когда ты, Лара, появишься на свет. Как сейчас вижу: мама разглядывает снимки, сделанные бокс-камерой Марихен, держит их перед своим круглым животом — иногда нам разрешалось послушать, что творится внутри, — и хохочет над увиденным. Ты не поверишь, Лара, и ты, Таддель, тоже: на снимках грудилось огромное стадо овец, несколько сотен голов, не меньше. Стадо медленно шествовало справа налево, то есть с востока на запад. Впереди пастух. Рядом, как положено, рогатый баран. А за ними — снимок за снимком — остальные овцы. Позади пастушья собака. И все бредут в одном направлении. Потом, когда ты родилась, воскресные газеты, которые Жорж покупал для отца в киоске на площади Розенэк, сообщили, что некий пастух перевел на окраине по Любарским лугам из советской оккупационной зоны в западный сектор пятьсот овец, принадлежавших народному сельхозкооперативу, причем дело обошлось без единого выстрела, то есть именно так, как предсказала бокс-камера нашей Марихен.