Книга Гангутское сражение. Морская сила - Иван Фирсов

Обычно донесения докладывал Головин, а сейчас Петр сам вчитывался в слезливые строчки. Сверху лежал распечатанный конверт от Андрея Матвеева из Гааги.

«Жить мне здесь теперь очень трудно: любовь их только на комплиментах ко мне, а на деле очень холодны. Обращаюсь между ними, как отчужденный; а от нарекания их всегдашнего нестерпимою снедаюсь горестью».

Царь закашлялся, вспомнил поездку в Голландию, тогда все улыбались и раскланивались…

Самым горестным тоном выделялись откровения князя Голицына. Он сообщал об издевках венского двора:

«Главный министр, граф Кауниц, и говорить со мною не хочет, да и на других нельзя полагаться; они только смеются над нами… всякими способами надобно добиваться получить над неприятелем победу. Хотя вечный мир учинить, а вечный стыд чем загладить. Непременно нужна нашему государству хотя малая виктория, которою бы имя его по-прежнему по всей Европе славилось. А теперь войскам нашим и управлению войсковому только смеются».

Петр тяжело вздохнул, нехотя взял донесение Петра Толстого из Стамбула. Тот сообщал, что турки обнаглели, требуют возврата Азова, уничтожения кораблей флотилии. Крымские татары начали тревожить набегами.

— Паскуды! — одним словом ожесточился царь и снова перечитал письмо Матвеева. От последних строк повеяло теплом. Оказалось, из Лондона передавали, что Вильгельм при всех чужестранных министрах всенародне заявил, что лифляндские города «были отчиной» Петра I, сожалея, что поход русских начался «в осеннее, самое жестокое время».

Ну что ж, Вильям покуда держит слово, а в сию пору наиглавное передохнуть, собраться с силами, для того Карла надобно отвлечь. Так или иначе, для державы нет иного пути, дабы выкарабкаться из невежества, окромя как прикоснуться грудью к морю. Там раздолье для торговли, надобно растормошить Русь. Для того не миновать с Европой столковаться, придется где ловчить, где хитрить. Не зря же почти два года мерил версты по Европе от Лондона до венского двора… Потому сейчас и поскачет в Биржи, на встречу с Августом. Надо уломать его сразиться с Карлом. Нам свою выгоду держать потребно.

Всего триста верст отделяли местечко Биржи в Ливонии от Дерпта, где зимовал Карл XII с войском. Он и не подозревал, какие сети плетет для него русский царь.

Долго пришлось Петру «уламывать» своего «союзника» Августа. Тот не без оснований опасался, что русский царь метит обосноваться в Нарве, где мечтал обрести земли сам Август. Пришлось усыпить его волнения, договориться, что Россия уступит Августу и Ливонию, и Лифляндию, и Эстляндию. Весомым, а быть может, и решающим доводом стала подачка — 100 тысяч рублей в год и 100 тысяч нудов пороху. В подчинение Августу пришлось придать и 20 тысяч пехоты для противостояния шведам…

В Биржи «вдруг» оказались и французы, и послан-цы Пруссии, и поляки. Почуяли легкую добычу от Русских после Нарвы.

Подканцлер Литвы, Щука, сразу позарился на Левобережную Украину с Киевом, но получил отповедь, Француз Иерон начал заигрывать с польскими противниками Августа, надеясь примирить Польшу с шведами, а потом рассчитывая вместе с турками на-править их против России…

Петр узнал о происках французов и не погнушался встретиться с Иероном наедине. Прекрасно зная о вражде Франции и Голландии в Европе, царь намеренно выразил недовольство голландцами:

— Они супротив нас выступили на деле, помогая шведам, а с Францией мы готовы выгодно торговать, ваши купцы желанные гости в Архангельском.

Иерон несколько смутился. В Париже его наставляли не связываться с Россией.

А русский царь, зная о намерениях посланника Людовика XIV, сделал совсем неожиданный ход:

— Ежели мы договоримся с его величеством королем Франции, то, возможно, и поможем вам возвести на польский престол другого монарха, любого Франции…

Так или иначе, Петр покинул Биржи, окрыленный поддержкой саксонских войск, которые слыли в Европе крепкими бойцами. Теперь он держал путь на Воронежские верфи, где готовили к спуску его первенца «Предистинацию».

По пути вновь мучительно размышлял царь о неудачной попытке пробиться к морю. «Там ли верно сделан первый шаг?» — думал он. Не всегда короткая дорога к цели самая верная и надежная. Вспоминал опять северные земли, где бывал после Плещеева озея ра. Там пока единственная тропка к морю, ее оберегать надобно. Давненько зарятся шведы на северные морские ворота России. Добро, царь побывал там прежде.

От берегов Белого моря думы Петра опять возвращались к Балтике. Здесь придется ломать новую брешь к морю.

В Воронеже царя ждали. К ему приезду отделали государев дворец в Нагорье и отдельные избы для Меншикова и Головина. Апраксин вместе со Скляе-вым придирчиво осматривали «Предистинацию».

— Мотри, Федосей, государь сюда первым делом нагрянет. Сам ведаешь, его первый детинец.

— Ведаю про то, господин адмиралтеец, — ухмыльнулся Скляев. — Петр Лексеич, как ни приглаживай, отыщет зазубрины.

— Но-но, ты не шуткуй, гляди-ка, на втором деке еще и орудийные порты не прилажены. Попадет нам с тобой, тем паче государь-то, видно, не в духе.

Всего четыре месяца прошло после нарвской неудачи, и предположения Апраксина были закономерны. Но на этот раз адмиралтеец не угадал.

Петр приехал солнечным полднем, как раз на равноденствие. Улыбаясь, он жмурился на солнце. Окинув взглядом Апраксина, Крюйса, Реза, Игнатьева,[13]подозвал стоявшего чуть поодаль, рядом с иноземными мастерами, Скляева:[14]

— Ну-ка, Федосей, похвались, веди на Божий корабль.

Царь поманил англичан Ная и Козенца, похлопал их по плечу:

— Обжились на Воронеже? Ну, и слава Богу. Аида с нами на корабль.

Едва поспевая за размашистым шагом царя, Апраксин в душе радовался: «Петру Алексеичу, стало быть, любо по-прежнему корабельное дело».

И в самом деле, едва взбежав по трапу на «Предистинацию», царь, казалось, забыл обо всем окружающем. На верхней палубе сразу подошел к фок-мачте. Там как раз плотники устанавливали первую снизу фор-стеньгу. Скинув кафтан, он тянул, подводил к месту оструганное, без единого сучка бревно, командовал, поругиваясь, пока стеньга не встала на место и ее не стали крепить к мачте.

Все это время сопровождавшие неловко переминались, переглядываясь. Только Скляев, Апраксин и Меншиков последовали примеру царя. Сбросили кафтаны, схватились за оттяжки и тали.

Довольный Петр вытер рукавом рубахи лоб, кивнул Головину: