Книга Сибирская Вандея - Георгий Лосьев

– Ты мне зубы не заговаривай! – сурово прервал раненый. – Скажи: отрежете ногу? Прямо говори – я не боязливый.

– А ты не встревай, когда медик обсказывает!.. Еще набегаешься на двух. Лучше сам скажи: куда тебя направить отсель? В больницу, аль домой?!. В больнице-то тово… Топлено слабовато. Опять же насчет жратвы – одна овсянка. «Иго-го-го»…

– Домой, – кривясь от боли, сказал Мишка, – у нас корова.

Чекист разрешил отправить раненого и с иронией посмотрел на Лысова.

– Ну, стрелок, рассказывай, как было дело. При каких обстоятельствах совершил убийство этого… как его? – члена партии, товарища Стеблева?

Гошка рассказал. Рассказав, потупился и спросил глухо:

– Оружие тебе сдать, товарищ Матвеев, или в комендатуру?

Оперкому стало жаль парня. Положил руку на Гошкино плечо:

– Обожди с оружием! Особо не тоскуй, ты все ж по уставу действовал – первый, предупредительный, дал в воздух. Запомни это. Напарник, подтвердишь?

Ленька с готовностью вскочил с табуретки.

– Обязательно! А тот – ни с того ни с сего – в Мишку! – и тревожно спросил: – А Гошка, что же, – в трибунал? Я свидетелем пойду, неправильно это!

– Тебя больше не спрашивают – ты не сплясывай! – грубо перебил чекист. – Товарищ дежурный, давай дальше: что снято с убитого?

Дежурный выдвинул ящик стола.

– Вот: наган номер 138451 Тульского завода, в ём пять патронов, два целых… Еще – бомба. Называется – граната Мильса, с капсюлем. Заряженная, стал-быть…

Брови чекиста приподнялись:

– Граната, говоришь?

– И еще – вторая граната. Тоже с капсюлем. Второй револьвер: система браунинг… При ём обойма. Все патроны целы. Восьмой – в стволе… И еще – гаманок. Бумажник, то ись, с пропуском в Томск, по железке, по форме.

– А ну, дай-ка…

Чекист развернул сложенную бумажку и вдруг развеселился.

– Эге! Стоп!.. Лысов, держи башку выше – не печаль хозяина!.. Так, говоришь, заместо словесного пароля стал палить в вашу компанию? Так, так…

Дежурный продолжал выкладывать на стол:

– Часы серебряные с подцепком. На крышке написано: «За отличную стрельбу».

– Зря написано! Верно, Лысов, а? – тут чекист зачем-то подмигнул Гошке.

– Последнее, – бубнил дежурный, – кисет шелковый, голубой, в ём полукрупка. Мокшанская. В махорке монета, серебряный рубль, с двумя царями.

– Что-о-о?! – рявкнул Матвеев. – А ну-ка, ну-ка…

Повертев в руках рублевик, чекист проделал нечто, заставившее всех в дежурке ошалело хлопать глазами: сперва яростно притопнул валенком, словно собираясь пуститься вприсядку, потом стукнул дюжим кулаком по столешнице, нахлобучил на глаза Гошке шапку, щелкнул по носу Леньку Толоконского и стал названивать по телефону:

– Барышня! Барышня! Чтоб тебя язвило, барышня!.. Где тебя черти унесли?… Ага! Спишь, красавица! Вот сядешь в подвал – там отоспишься! Давай сюда комиссара!.. Что? Разбудить немедля! Скажи – из Чека.

Пока на телеграфе ходили будить комиссара, оперпом вновь стал вертеть в пальцах рублевик. Лицо Матвеева сияло, светилось восторгом, как будто в руках его оказалось невесть какое сокровище.

Зазвонил телефон.

– Ты, Никифор Кузьмич? – развеселым голосом спросил чекист. – Вот чего: сей же час, сию минуту, всю смену выгони из зала к чертям собачьим! Садись сам и соединяй со вторым номером, поскорее! Да Митя же Матвеев! Не узнал, что ли? Скорей, действуй! Жду, не вешаю трубку, я из ЧОНу звоню, из штаба.

– Товарищ Прецикс? – вежливо спросил комиссар Чека. – Докладывает Матвеев, звоню из ЧОНу о происшествии… Нет, нельзя до утра. Нужно сей же час… Да, очень сурьезное, товарищ председатель. Пропуск нашли. Из той пачки, что в пропускном бюро пропала на прошлой неделе. И оружия – цельный арсенал… А главное – монета! Рубль с двумя царями! Понимаете, та самая, сверленая… Что? Да его уже не допросишь, комсомольцы его кокнули, патрульные. Он у них одного поцарапал тоже. Я раненого домой отправил… Кто персонально? Есть такой Гошка Лысов, салажонок, комсомольский райкомовец. Здесь. Дожидаться всем?… Есть дожидаться!

Положив трубку и вызвонив отбой, Матвеев сгреб все лежащее на столе и прикрыл своей шапкой, подошел к Леньке и вторично больно щелкнул парня по носу, сказав при этом:

– Понял? Эх ты: «В трибунал!» Еще кореш Гошкин, называется! – И проникновенно, внушительно добавил: – Сейчас сам приедет. Предгубчека. Знаете его? То-то… Слышь, Лысов, ты проси у него что хошь. Он тебе за этот целковый с царями может муки отсыпать не менее пудовки. Сахару тоже – фунтов десять может дать… Масла, однако, фунта три. Табаку легкого… Да ты, брат, теперь… – Тут Матвеев понизил голос и придвинулся к Лысову вплотную. – Знаешь, что? Ты у него шпирту попроси. Чистого, скажи, медицинского. Тебе, конечно, по комсомольской линии шпирт, прямо скажем, вовсе ни к чему. Вредный даже, а я, браток, шибко нуждаюсь. Болею – сил никаких нет! Невыносимо! Как мороз, так меня всего и корежит… ноги, руки отнимаются. А натрешься шпиртом – все проходит. Попроси, а? Сочтемся: я тебе патронов отсыплю, каких хошь – вагановских, кольтовских. Даже к первому номеру браунинга могу достать, честное слово, дам три обоймы за полбутылки шпирту! Только – медицинского чтоб.

Гошка слушал, но все еще ничего не понимал. Позже, минут через пятнадцать, сознание непоправимой беды сменилось сознанием исполненного долга, но такая нравственная метаморфоза для напряженных Гошкиных нервов оказалась непосильной. Зубы комсомольца выбили длинную дробь, из горла вырвался странный звук, и глаза подозрительно заблестели. Тогда Матвеев, подтолкнув Гошку к дверям, сказал с теплотой:

– Пойди, сынок, утрись снежком, негоже тебя в таком виде казать председателю… А приедет – не вздумай чего просить! Это я – так. Для проверки тебя: какой ты стойкости человек? Словом, пошутковал. Про шпирт – не поминай.

Но утереться снегом Гошка не успел: в двери уже входил невысокий худощавый человек, лет сорока, в шинели, перехваченной солдатским ремнем. Из рукава шинели торчал длинный ствол маузера – удобно, не надо возиться с кобурой.

Русоволосый, медлительный в речи и быстрый в движениях, предгубчека внимательно просмотрел документы, глянул на просвет в серебряный рубль и спросил:

– Убитого привезли? Лицо не испорчено? Куда попала пуля?

Дежурный по штабу ЧОН, Матвеев и Толоконский ответили враз:

– Во дворе, в санях…

– Морда – чистая…

– В сердце пришлось. Наповал.

Председатель побарабанил пальцами по столу, сложил в узелок Гошкины трофеи и обратился к Матвееву:

– Оцепление сделал?

Оперативный комиссар заморгал глазами.

– Дык ить я… только что…

– Двое суток! – жестко оборвал председатель. – Следы! Откуда идут следы?… Не посмотрел?!