Книга Крестовый поход - Робин Янг

Калавун глотнул из чаши сладкого шербета, обвел глазами заполнивших зал придворных и воинов. Сквозь их голоса пробивались мягкие звуки цитар и арф. Взгляд Калавуна остановился на двух его сыновьях, аз-Шали Али и аль-Ашраф Халиле. Оба они были рождены его второй женой, оба темноволосые, как и он сам, с теми же резкими чертами лица. Младший, двенадцатилетний Халил, то и дело хватался за тугой воротник синего плаща, в который его утром облачили слуги. Чуть улыбнувшись, Калавун перевел взгляд на группу юношей, частично скрытых за черно-белой мраморной колонной, какие окаймляли зал. Один из юношей был Барака-хан, наследник египетского трона и с сегодняшнего дня его зять. Калавуна заинтересовало, чем они заняты, и он поднялся по ступеням на помост, где стоял трон султана с подлокотниками, украшенными головами львов, отлитыми из чистого золота.

Юноши окружили невольника, немного старше их, лет шестнадцати. Он стоял спиной к стене, отвернув голову, глядя куда-то вдаль. На его лице застыла маска страдания. Барака оживленно жестикулировал и что-то говорил, обращаясь к приятелям. Его лицо, обрамленное черными вьющимися волосами, расплылось в широкой улыбке. Калавун нахмурился и вытянул голову, пытаясь понять, что там происходит, когда его окликнул старший атабек одного из полков, в желтом плаще:

— Эмир, все было очень красиво. Ты должен быть доволен.

Калавун рассеянно кивнул:

— Как же не быть мне довольным, эмир Махмуд, если я отец.

Махмуд протиснулся к нему.

— Празднество закончено. Может быть, теперь мы сможем поговорить о делах? Я бы хотел знать, известны ли тебе замыслы султана на грядущий год?

Калавуну не понравился хищный блеск в глазах молодого атабека.

— Нет, Махмуд. Мои мысли были заняты другим. — Он обвел рукой зал.

— О да, — проговорил Махмуд, коснувшись ладонью сердца с фальшивой искренностью, — но теперь, когда твои мысли свободны, может быть, ты предложишь султану собрать совет для…

— Извини меня, — бросил Калавун, сходя с помоста и направляясь к колонне, где двое юношей чуть расступились. Он увидел, что Барака поднял тунику невольника и показывает дружкам шрамы, оставшиеся после кастрации. Все весело смеялись. Невольник стоял, закрыв глаза.

Для таких, как Калавун, слово «невольник» было не просто словом. Много лет назад, после вторжения монголов на земли кипчаков-тюрков в Причерноморье, он, как и многие мамлюки, включая Бейбарса, попал в руки торговцев живым товаром. Их повезли на базар, где продали атабекам египетской армии. В Каире собрались тысячи крепких юношей-невольников. Их быстро сделали правоверными мусульманами, потом обучили военному делу и определили в гвардию султанов Египта, Айюбидов. Двадцать шесть лет назад дни этой династии закончились. Воины-невольники, мамлюки, восстали против хозяев и взяли власть в Египте.

Поначалу ребята помнили родителей, братьев и сестер, но со временем воспоминания блекли. Юноши привыкали. Суровое учение ожесточало, казармы становились домом. Став свободными воинами и атабеками войска мамлюков, очень немногие из них пожелали возвратиться к своим семьям. Калавуну, когда он попал в плен, было двадцать, возраст для воина-невольника солидный. Он имел тогда жену и ребенка и не забыл их и по сей день. Даже сейчас, в сорок четыре года, имея трех жен и троих детей, скоро должен был появиться на свет четвертый, он иногда представлял, что его первая семья пережила нашествие монголов и они живут где-то, не зная, что он не только уцелел, но и превратился в одного из самых могущественных людей на Востоке. Барака, рожденный в мире, где бывшие воины-невольники сделались правителями и живут в больших дворцах, окруженные роскошью, не знал своих корней.

Мимо издевавшихся над невольником юнцов молча проходили старшие и младшие атабеки. Невольников из домашней обслуги кастрировали, в отличие от воинов. Так повелось. Они могли прислуживать в гареме и вообще становились покорнее. Но это не значило, что невольники-кастраты навсегда опускались на самое дно. Некоторых из них хозяева приближали к себе, поручали важные дела, иных посылали обучать новобранцев в войске или даже возвеличивали до послов к иностранным правителям. И вообще господа на Западе относились к домашним слугам гораздо хуже, чем здесь, на Востоке. Поэтому Калавун не стал закрывать глаза на подобную жестокость.

Передав чашу слуге, он начал двигаться в толпе придворных, но путь ему преградил Назир, атабек его полка Мансурийя, высокий серьезный молодой сириец с оливковой кожей. Он приблизился, почтительно склонив голову.

— Эмир, сегодня было…

— …красивое празднество, — закончил за него Калавун, заставляя себя улыбнуться. — Я знаю.

Назир улыбнулся в ответ:

— Извини, эмир, наверняка я один из многих, кто вел с тобой сегодня пустые разговоры.

— Таков обычай на свадьбах, — ответил Калавун, оглядываясь на юношей у колонны. Барака поймал его взгляд. Осознав, что Калавун все видел, он отошел от невольника и виновато опустил глаза. Но лишь на пару секунд. Затем его лицо вновь приобрело высокомерное выражение. Он коротко кивнул Калавуну и двинулся с приятелями прочь, оставив невольника стоять у стены рядом с клеткой, где вышагивал лев.

Назир проследил за взглядом Калавуна и увидел Бараку с группой юношей. Они весело смеялись.

— Принц вырос и возмужал.

Калавун посмотрел на Назира:

— Вырос — еще не значит, что станет достойным султаном. Порой мне кажется, что он пренебрегает всем, чему я пытался его научить.

— Ты славно наставлял его, эмир. Я это видел. Терпеливо обучал всем премудростям, как собственного сына. — Назир понизил голос: — Ты дал ему больше, чем его отец.

— Султан Бейбарс не имел на сына времени, — ответил Калавун, хотя они оба знали, что это не так.

Первые десять лет Бейбарс вообще не замечал, что у него есть сын. Он считал, что место мальчика в гареме, с матерью, пока не подрастет до тех пор, когда его можно будет обучать на воина. По достижении Баракой подходящего возраста Бейбарс приставил к нему наставников и на короткое время проявил какой-то интерес. Общение со старшим сыном даже начало доставлять ему удовольствие. Затем случилось несчастье. От кинжала ассасина погиб Омар, близкий товарищ Бейбарса, и эта смерть так сильно на него подействовала, что он с тех пор вообще потерял интерес ко всему.

Назир покачал головой:

— И все же меня изумляет, как много ты передал этому мальчику.

— Я хотел, чтобы он стал хорошим правителем.

— Барака-хан им будет. Сегодня ему предстоит стать мужчиной, но в своем сердце он еще мальчик. А мальчики его возраста порой полагают себя лучше учителей. — Назир встретил взгляд Калавуна. — Мы все такими были.

Калавун положил ему на плечо руку.

— Возможно. Но формовать глиняный горшок после обжига без толку. Меня беспокоит, что он…

— Отец!

Калавун обернулся. Издали рукой махала его четырнадцатилетняя дочь Айша. Расшитый золотом черный хиджаб угрожал соскользнуть с головы, оставив непокрытыми темные лоснящиеся волосы. На плече у Айши сидела маленькая обезьянка с янтарными глазками. К украшенному драгоценными камнями ошейнику был прикреплен кожаный поводок, конец которого Айша намотала на палец. В другой руке у нее была горсть фиников.