Книга Фронтовой дневник эсэсовца. "Мертвая голова" в бою - Герберт Крафт

Я долго над этим думал и пришел к выводу: политические заключенные должны находиться в концентрационном лагере, так как они как возможные подстрекатели беспорядков и саботажники строительства Рейха должны до некоторого времени находиться в изоляции. Достигнутые успехи национального социализма убедят их и сделают ненужным дальнейшее заключение.

Однако все остальные, особенно уголовники, должны сидеть не в концентрационных лагерях, а в специально созданных для них трудовых лагерях. Заключать их вместе с людьми, у которых всего лишь другое политическое мышление, и передавать им их в подчинение, значит совершенно низводить политически инакомыслящих. Это представление я больше не менял.

Вторая половина дня прошла на солнцепеке без особых происшествий. Но на другом рабочем месте поблизости от канала произошло ужасное происшествие. Заключенный с коричневым треугольником на груди приблизился в лесу к часовому, который, видимо, от жары совершенно утратил бдительность. В любом случае, заключенному — цыгану — при разговоре удалось подойти к часовому настолько, что стало возможным одним прыжком подскочить к нему и раскроить голову лопатой. Соседний охранник, находившийся на расстоянии около 60 метров, также беспечно наблюдал за тем, как к его товарищу приближался злоумышленник. И хотя второй часовой уже не мог предотвратить нападение, но его выстрел догнал беглеца. Охранник, убитый заключенным, всего лишь на короткое время забыл, что здесь противостоят два чуждых друг другу мира.

Когда в пять часов вечера снималось оцепление, о чрезвычайном происшествии среди личного состава караула уже циркулировали слухи.

Наша последняя задача в тот день состояла в том, чтобы отконвоировать заключенных обратно в лагерь. Для этого по обе стороны дороги, по которой шли колонны заключенных, мы образовали редкую цепь на близком расстоянии от узников. Готовые к стрельбе карабины лежали на подсумках. Когда мы проходили через мосты, то приходилось почти прижиматься к охраняемым. В таких местах, несмотря на все меры предосторожности, им было сравнительно легко напасть и разоружить нас. И если автоматчику короткое время еще удалось бы защищаться, то массового побега, если бы он планировался, не удалось бы предотвратить ни в коей мере. И, несмотря на это, не было даже попыток сделать подобное. Более поздний опыт это подтвердил совершенно точно.

Над марширующей колонной висело светло-коричневое облако пыли, превратившееся в черно-серое, когда она приблизилась к лагерю. Здесь, в районе лагеря, дорога была частично подсыпана черным шлаком. Насколько это было возможно, мы пытались избегать вдыхания шлаковой пыли и запаха, исходившего от заключенных. Во время марша они поддерживали хорошую дисциплину. Шеренги по пять были выровнены, как по линейке. Перед главными воротами лагеря Заксенхаузен колонна повернула направо и прошла караул, стоящий у ворот. Шедший в первой шеренге капо скомандовал: «Шапки снять!» и доложил о прибытии и численности своего отряда дежурному из лагерной комендатуры. Когда заключенные проходили ворота лагеря, их пересчитывали, а потом внутри лагеря на плацу они построились на перекличку. Часовые конвоя в лагерь не заходили, а собирались у ворот для построения и ухода в казармы по сигналу горна, который должен прозвучать после переклички заключенных.

Но до нас еще долго доносилось: «Кирпичный завод, земляные работы, 94 заключенных!» Я видел, как заключенные тащили повозку, впрягшись в нее. Здесь тоже люди выполняют работу животных.

«Лагерь СС, кухонная команда, 14 заключенных!» Из строя вышли 14 отъевшихся, без признаков измождения, заключенных. «Лагерь СС, плац и строительство дорог, 108 заключенных!» Это были те заключенные, которых мы увидели впервые. Пот оставил широкие борозды на их почти черных от угольной пыли лицах. Легкие полны угольной пыли, сердца — отчаянием и осознанной ненавистью, такими они прошли мимо нас после жаркого дня.

После того как последняя колонна долго проходила через ворота, весь сегодняшний караул построился перед главными воротами и ждал, пока не закончится перекличка в лагере. Наконец долгожданный сигнал горна подтвердил прибытие всех заключенных. Только теперь после далеко слышного звука горна снималось оцепление вокруг рабочих мест в лагере СС, а мы могли идти строем в казарму.

«Карабины, пистолеты-пулеметы и пистолеты разрядить!» Патроны пересчитаны и собраны, личный состав караула может идти в расположение. После ежедневной чистки оружия этот день службы закончился.

После ужина мы сидели в тренировочных костюмах на сосновых скамейках перед казармой и обсуждали сегодняшнее происшествие: нападение цыгана на часового. Каждый пытался по-своему высказаться о происшедшем и свыкнуться с фактом, что он, хотя бы и против своей воли, в будущем может занять место, на котором никогда даже не думал находиться. Свобода была целью одного и жизнь — правом другого.

Право! Об этом я еще долго думал. Право всегда имеет более сильный! Там где сила, там и власть, и сильные создают право по своему вкусу.

Сегодняшний случай совершенно ясен. Цыган сделал все, чтобы снова обрести свободу, часовой выстрелил, и ему, как свидетелю нападения, совершенно не надо мучиться раскаянием. Но что делать, если отчаянный заключенный упрямо идет через цепь конвоя, не обращая внимания на предупредительные крики часовых? Медленно, шаг за шагом. Никакого насилия, никакой ненависти, и только тихо скажет: «Часовой, застрелите меня, пожалуйста!» Такое тоже уже было. Молодой солдат совершенно не был бесчувственным чурбаном. Он все же попросил старика возвратиться назад и покинул свой пост, отойдя немного перед ним. Но тот упорно продолжал свой путь к свободе, до тех пор, пока избавительный выстрел не заставил его упасть среди деревьев. Теперь он был «свободен», а часовой на всю жизнь стал пленником своей совести. Разве можно освободиться от мысли, что ты застрелил безоружного старого человека?

Но вот наконец и это я прошел: первый выход в город под присмотром унтерфюрера-инструктора, первый в моей жизни 10-километровый марш-бросок и первые боевые стрельбы.

Если о первом событии еще можно сказать, что я достаточно хорошо смотрелся в черной форме и, учитывая постоянные напоминания нашей «гувернантки», в брюках, своим бравым видом вызывал уважение к нашим войскам, то с сожалением должен был констатировать, что бегун на дальние дистанции из меня получился никудышный, а стрелок из винтовки — весьма посредственный. Если остальные товарищи выполнили норму на спортивный значок почти играючи, я не смог за установленное время пробежать десять километров. Я был, наверное, самым плохим бегуном на дальние дистанции в полку. И наоборот, на состязании по стрельбе из пулемета выяснилось, что я стал «маяком роты». При этом учитывалась в основном не точность попадания отдельной пули, а способность как можно более кучно укладывать очередь в цель. Путем постоянных упражнений, которыми я занимался даже во внеслужебное время, я достиг особых успехов во владении этим видом оружия. Я с фантастической скоростью собирал и разбирал пулемет с завязанными глазами и из любого положения с первой очереди поражал головные, грудные и ростовые мишени. Стрельба из пулемета стала для меня благодаря поощрениям нашего командира роты гауптштурмфюрера Цольхофера спортом, и мне удавалось на состязаниях завоевывать для роты призы и благодарности.