Книга Царская дыба - Александр Прозоров

Господин епископ шагнул было мимо, но вдруг остановился и покосился на пахнущего кислятиной уродца в выцветшем рубище.

— Ты хочешь исцеления, смертный? — священник усмехнулся. — Тогда смотри на меня. Ты слеп, ты должен видеть то, что недоступно зрячим… Ну же, смотри!

Нищий, только что с мольбой тянувший руки, внезапно отпрянул, в ужасе закрывая глаза и бессмысленно хрипя:

— Демо… демон…

Дерптский епископ довольно расхохотался и шагнул в медленно расползающиеся высокие створки. Следом неслышно скользнула дама. А нищий продолжал метаться из стороны в сторону:

— А-а-а! Тьма! Надвигается тьма! Демоны в рясах, всадники с чашами грядут…

— Что, что ты видел? — заинтересованно стекалась к нему толпа.

— Я видел демона, — рвал на себе волосы нищий. — Наш епископ — демон!

— Богохульник! — попыталась дотянуться до него одна из прихожанок, гневно сжимая кулаки. — Богохульник, бейте его!

— Я видел демона! — продолжал метаться нищий, распихивая людей в стороны ладонями с растопыренными пальцами. — Я видел, видел, видел…

Он на секунду замер, таращась на свои заскорузлые пальцы, и внезапно из его глотки вырвался еще более громкий крик ярости, невероятным образом перемешанной со счастьем:

— Я видел… Я прозрел!!! Люди, я прозрел! Прозрел, прозрел, прозрел!

Тем временем епископ, в сопровождении мелко семенящего, сгорбившегося приходского священника, вышел в центр костела, вскинул голову к куполу:

— Ха-а! — правитель здешних земель прислушался к эху, сделал еще несколько шагов и снова крикнул: — Хо-о!

Священник испуганно втянул голову, перекрестился и поцеловал нагрудный крест.

— Да, — уверенно кивнул епископ, повернулся к местному пастырю, ткнув ему в грудь тонким и длинным указательным пальцем: — Отведи мою гостью наверх, на галерею под куполом. Когда вернешься, переоденься для службы.

Вскоре ворота костела медленно, величественно распахнулись, прихожане торопливо ринулись внутрь, растекаясь по храму.

Теперь дерптский правитель стоял перед распятием в алом баррете — четырехугольной шапочке епископа. Светский пелис сменился красным гауном на теплой меховой подкладке, с откидными от локтя рукавами, и бобровым, без застежки, воротником, поверх которого лежал тяжелый золотой крест. Молитвенно сложив руки и опустив подбородок, он дождался, пока шум за спиной утихнет, после чего громко произнес:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

— Аминь, аминь… — неуверенно поддакнули прихожане.

Дерптский епископ выступил вперед, к небольшому деревянному пюпитру с лежащим на нем Евангелием, остановился, словно уперся в вожделенные взгляды прихожан, скромно улыбнулся:

— Благодать Господа нашего Иисуса Христа любовь Бога и Отца и общение Святого Духа да будет с вами!

Собравшиеся перед ним смертные принялись креститься. Креститься. Перед ним. Еще никогда за время своего существования он не чувствовал себя Богом до такой степени. В этом был какой-то странный парадокс — чтобы почувствовать себя Богом, ему пришлось вселиться в тело смертного. Да, на этот раз с воплощением демону воистину повезло.

— Братья и сестры, — громко, нараспев произнес он, вскинув правую руку. — Осознаем наши грехи, чтобы с чистым сердцем совершить Святое Таинство.

Прихожане пробормотали в ответ нечто неразборчивое. Епископ отвел им на краткую молитву немного времени, после чего продолжил:

— Да помилует нас Всемогущий Бог и, простив нам грехи наши, приведет нас к вечной жизни. Аминь!

Он поднял взгляд к куполу, ткнул туда пальцем.

— Господи, помилуй, Господи, помилуй! — громогласно прокатилось по храму, и многие сервы и дворяне от неожиданности пригнули головы, неистово крестясь. — Христе, помилуй, Христе поми-и-илуй!

Многократно отраженный от каменных стен, усиленный куполом голос оглушал. Казалось, он несется с разверзшихся небес, взрываясь прямо в голове каждого прихожанина.

— Господи, помилуй, Господи, поми-ил-у-уй…

Голос, пометавшись от стены к стене, медленно затих и в костеле повисла мертвая тишина.

— Господь да будет в сердце твоем и в устах твоих, — повернувшись, к приходскому священнику, епископ размашисто его перекрестил и отступил в сторону, — чтобы ты достойно и надлежаще возвещал Его Святое Евангелие.

Священник поцеловал святую книгу, тихо ответил:

— Слова Евангелия да изгладят наши согрешения, — после чего начал чтение.

Дерптского епископа святые слова не интересовали. Ему уже не один раз приходилось встречаться с этими текстами в предыдущих воплощениях, и хотя каждый раз они оказывались у разных народов из разных концов света, но название всегда было одно: Книга. Что-то в Книге было истиной в высшем смысле, что-то — заведомой ложью. Но во всех мирах этот странный текст завораживал смертных, вел за собой, заставлял жертвовать собой, отказываться от радостей жизни, любви, от своего прошлого и будущего — и этого епископ понять не мог. Точнее, уже не епископ, а демон, выкупивший себе тело священника на обычный, не очень большой срок.

Впрочем, сам он от маленьких радостей, даруемых ему воплощением, отказываться не собирался. Одной из этих радостей был слух: способность различать звуки — шелест листвы, пение птиц. И высшая красота — звучание хорошо поставленного человеческого голоса в способном сохранить его мощь пространстве. А потому он не стал произносить положенную после евангельского чтения проповедь, а лишь взмахнул рукой, осеняя толпу крестом и одновременно давая знак под купол.

Сольем в молитве голоса,

И их расслышит Тот,

Кому осанну в небесах

Хор Ангелов поет.

Мощный глас обрушился на прихожан, перекрыв появившиеся среди уставших от монотонного бормотания приходского священника людей, заставил их содрогнуться от неожиданности и от восхищения невероятного чуда, свидетелями которого им довелось стать. Ибо подобный глас может быть только гласом небесным.

Сольем в молитве голоса,

И пусть звучит хвала

Тому, за Кем все чудеса,

Все славные дела.

Звук хорала наполнял храм, как вешняя вода, поднимаясь, наполняет собой все ямы, и долины, закрывает поля и лесные тропы — унося всю грязь, мусор, накопившуюся гниль, и оставляя только чистоту. Так и молитвенное песнопение проникало в души, очищая их, возвышая, наполняя искренней верой.

Пускай Он царствует в сердцах

И обновляет их,

Низвергнув боль, тоску и страх

В пучину вод морских.

Пусть хлеб народу ниспошлет

И долгий мир для всех,

Сословью всякому — почет

И всем делам — успех.