Книга Трибунал - Свен Хассель

Старик первым понял, что они помешанные. Перед началом большого наступления их выгнали под командованием дирлевангеровских эсэсовцев[12]на минное поле, чтобы все мины взорвались. В 1940 году французская армия использовала для этой цели свиней. Но по новым немецким законам о расовой чистоте весь бесполезный человеческий материал должен быть уничтожен. Поэтому штабисты фортификационного батальона № 999 решили использовать слабоумных с какой-то пользой вместо того, чтобы просто отправить их в Гиссен и там умертвить инъекциями. Это именуется красивым словом «эвтаназия».

Деревья трещат от холода. Ветер хлещет мелкими снежинками в обмороженные лица. Мы — живые глубокозамороженные туши. Наши кости стучат внутри, плоть свисает клочьями. Части человеческих тел и окровавленные внутренности висят на заснеженных кустах.

Пулемет МГ-42 изрыгает смерть, тяжелые минометы с глухими хлопками плюются минами. С неба падает олень, ноги его торчат кверху. Падая, он пронзительно вопит. Ударяется о смерзшийся снег и разлетается дождем крови и кишок.

Из кустов, шатаясь, выходят двое русских офицеров в длинных меховых накидках. Кто кого поддерживает, понять невозможно. Они надрывают животы от смеха. Сумасшедшие? Или совершенно пьяные? Один из них потерял меховую шапку. Его коротко остриженные рыжие волосы торчат, как свиная щетина. На обмороженном лице большие язвы.

Легионер быстро наводит на них ствол МГ. Трассирующие пули впиваются в животы офицерам. Продолжая обнимать друг друга за плечи, они валятся в снег, который быстро становится красным. Их безумный смех сменяется долгим предсмертным хрипом. Грохочет и воет «сталинский орган»[13]. Мины выворачивают деревья с корнем, снег пузырится, будто каша. Над землей клубится ядовитый красновато-серый дым.

Кое-кто из нас надевает противогазы. Дым жжет нам легкие. Почему бы одной из сторон не начать использовать боевые отравляющие вещества? У обеих есть газовые фугасы, да и мы привезли свои не для забавы, так ведь?

Я ищу свой противогаз, потом вспоминаю, что давным-давно его выбросил. В сумке полно всякой всячины, но противогаза нет. Сигареты там хорошо сохраняются сухими. Я не единственный, кто тщетно ищет свой противогаз.

Дым клубится, скрывая из виду все. Мы не видим, во что стрелять, но стреляем, пока оружие не раскаляется докрасна.

Мимо нас несутся, словно призрак, бронесани, из-под переднего щита выбиваются длинные языки пламени. Они так близко, что, вытянув руку, можно коснуться вращающихся снеговых гусениц.

Порта бросает мину под башню. Из люка вылетают части человеческих тел. К небу поднимается громадное желто-красное пламя, волна горячего воздуха проносится над нами, будто теплое одеяло.

— Черт! — с отвращением бормочет Порта, отбрасывая в сторону чью-то оторванную руку.

Сталь лязгает о сталь, мерзлая земля скрипит и стонет. Нас окутывает отвратительный запах крови и горячего масла. Из лесу слышатся зверские крики, оттуда выбегает множество одетых в полушубки солдат. Изо ртов у них валит пар. Автоматы рычат, пока в рожках не кончаются патроны. Потом бой продолжается боевыми ножами, штыками, отточенными саперными лопатками. Так ожесточенно, что в этой дьявольской сшибке никто не успевает испугаться смерти.

Глаза у меня жжет, боль пронзает сердце, будто штык. Руки липки от крови. Я размахиваю перед собой лопаткой из стороны в сторону. Главное — не подпускать противника к себе вплотную. Фырчит огнемет. Отвратительный запах горелой плоти и горячего масла. Это действует Порта. Малыш подносит полный баллон. Вновь и вновь над снегом ревет жуткое пламя.

Горят человеческие тела. Горят деревья. При виде огнемета в действии сам дьявол оцепенел бы от страха. Эта штука явилась бы усовершенствованием даже для преисподней.

Языки огня тянутся к глазам. Лица трескаются, будто яичная скорлупа. Тела взлетают к полярному небу и снова падают в снег. Мертвые гибнут снова и снова.

Из-за туч с ревом появляется штурмовик и устремляется кометой к земле. Упав, взрывается, словно громадная шутиха.

Северное сияние полыхает в небе бурным морем огня. Земля представляет собой одну громадную бойню и смердит, будто бьющее ключом отхожее место.

Я чувствую удар в плечо, хватаю ручной пулемет и бегу вперед, тяжело дыша и кашляя. Бегущий рядом Хайде спотыкается и кубарем катится по склону.

Злобно трещит длинная автоматная очередь. Я расставляю сошки пулемета, ложусь за него и прижимаю приклад к плечу. Хайде направляет длинную пулеметную ленту.

Я мельком вижу солдат противника. Пулемет грохочет, трассирующие пули летят между деревьями.

Человек в белом маскхалате вскидывает руки. ППШ взлетает над его головой. Долгий, завывающий вопль. В воздухе летит ручная граната.

Глухой взрыв, и наступает полная тишина.

— Пошли, — рычит Хайде уже на бегу.

Я обматываю ленту вокруг казенной части, вскидываю пулемет на плечо и бегу следом. Не хочу оставаться в одиночестве.

— Подожди! — кричу я ему.

— Пошел ты, — отвечает он, не замедляя шага.

Нет ничего хуже отступления. Ты бежишь со всех ног, и смерть следует за тобой по пятам.

Порта нагоняет меня. Обгоняет, вздымая снег. Малыш с двумя тяжелыми огнеметными баллонами на спине грузно бежит за ним. Придерживает одной рукой свой светло-серый котелок на голове.

Я падаю, вжимаюсь в снег. На миг погружаюсь в какой-то страшный сон.

— Вставай, — кричит Грегор, — а то подниму пинками!

Ярость придает мне силы. Я встаю и бегу, пошатываясь, по глубокому снегу.

В глубине леса мы собираемся и образовываем боевую группу. Странная смесь всех родов войск! Тут артиллеристы без пушек, танкисты без танков, повара, санитары, водители, даже двое матросов.

Командование над нами принимает пехотный оберст[14], которого мы никогда не видели. В одной глазнице у него монокль. Он знает, что ему нужно.

— Пошли отсюда как можно быстрее, — говорит Барселона, вставляя в автомат новый рожок. — Это место пахнет героями и Вальхаллой[15]!

— Куда, черт возьми, делись русские? — удивленно спрашивает Порта, выглядывая через большой снежный вал.