Книга Любимая муза Карла Брюллова - Елена Арсеньева

Учитывая, что именно на такой поворот событий ее настроил опять-таки сам Юлий Помпеевич, то он прекрасно знал и к чему это неминуемо приведет…

Приведет к печали, тоске и сердечной боли.

Первый раз он увидел отчаяние в глазах любимого дитяти, когда Юлия пересказывала свой разговор с императором после того, как сообщила Александру Павловичу, что беременна. Она рассказывала – и плакала, вспоминая, как мечтала увидеть живое чувство на этом прекрасном лице, уничтожить это выражение античной статуи, которое ее венценосный любовник носил, точно маску!

Ну вот и увидела – вполне человеческое выражение страха, вернее, брезгливости…

– Я полагаю, вы не намерены высиживать царственного цыпленка? – спросил император с неприятной усмешкой. – Это было бы, поверьте, совершенно неуместно! С меня довольно детей, в которых я не уверен! Не прибавляйте еще одного к их списку.

Юлия тогда едва не лишилась сознания от холодности этих слов, от их рассчитанной оскорбительности. И бросилась вон из того закоулка Зимнего дворца, который был, стараниями преданных слуг, превращен в некое подобие любовного гнездышка и куда только двое из многочисленных обитателей Зимнего могли входить: император и его молоденькая, неистовая, пылкая, очаровательная, обольстительная фаворитка, к которой он совершенно охладел в одно мгновение, подумав при этом, что с замужними женщинами сходиться все же гораздо безопасней.

У них всегда есть супруг, готовый дать свое имя бастарду. А с этими девицами хлопот не оберешься!

Конечно, Юлия кинулась тогда прямиком к деду. К человеку, который был ей ближе всех на свете. Ближе матери, которая вскоре после рождения Юлии уехала за границу и вела там очень свободную жизнь, и, конечно, отца, генерала Палена, который и самого Юлия Помпеевича Литту, и собственную дочь отчего-то терпеть не мог.

Бабушка к Юлии всегда оставалась как-то неприязненно-равнодушна. Впрочем, Екатерина Васильевна Литта, по первому мужу Скавронская, урожденная Энгельгардт, вообще была слишком ленива, чтобы с кем-нибудь хоть какие-то отношения поддерживать. Она всю жизнь более всего любила лежать на мягких подушках дивана, покрывшись роскошными шубами, и ничего не делать. Знавшие ее в молодые годы люди рассказывали как презабавные анекдоты, что ей частенько присылали ящики с модными вещами, заказанными в Париже, и шкатулки с драгоценностями, но она не давала себе труда даже приказать их открыть. Ей было лень. Она сохранила свою изумительную красоту, вот разве что раздалась не в меру.

Дед был совсем другим… Вот он Юлию любит, обожает, она это чувствовала! И он, конечно, поможет в той беде, в которую она попала!

Юлия не сомневалась: дед сможет убедить императора, что ребенок должен родиться. Ведь это сын Александра, его родное дитя! У него нет наследника, а теперь будет!

Она примчалась к деду с нетерпением и надеждой, однако была изумлена, услышав, что он предлагает ей тот же выход, который предложил – вернее, приказал! – и император. Литта тоже считал необходимым избавиться от ребенка.

Когда Юлия услышала об этом, у нее началась истерика. Она кричала, рыдала, хохотала, словно лишившись рассудка. Литта не в силах был ее успокоить и прибегнул к самому решительному средству: отвесил ей пощечину, потом другую… И Юлия онемела, замерла, а потом стала плакать тихо и горько, безнадежно и покорно.

Литта понял, что самое страшное позади и теперь Юлия сможет внимать его доводам.

– Поверь, ненаглядное дитя, – говорил этот могучий, красивый человек, утирая слезы дрожащей девушке и плача вместе с ней, – опасно заводить государевых бастардов, особенно если эти государи не хотят знать своих детей и даже слышать о них не желают. Если мы сейчас ослушаемся императора, мы навлечем на себя его гнев и озлобление света. Это ляжет тенью и на твоих потомков – я уж не говорю обо всей нашей семье! Если же ты в настоящем покоришься воле государя, он почувствует себя виноватым и непременно позаботится о твоей будущем. Поверь, родная, я знаю, что говорю!

Юлия привыкла безоглядно верить человеку, у которого выросла и который был ей ближе и дороже всех на свете. Она повиновалась – и покорно приняла услуги опытной повитухи, которая была доставлена в дом Литты под покровом темноты и строжайшей тайны. Особа сия в буквальном смысле слова набила руку на избавлении от последствий запретных связей и считалась маэстро своего дела, однако раз на раз не приходится… Не пришелся и теперь, потому что Юлия едва не умерла от кровотечения. И оказалось несомненно, что детей ей более рожать не суждено.

Литта был вне себя от горя. Он страшно боялся потерять свою любимую девочку, а когда она выздоровела, стал бояться, что лишился доверия Юлии навеки.

Он отправился к императору и впервые напомнил об услугах, которые Мальтийский орден в лице Литты оказывал его царственному отцу – государю Павлу Петровичу. Напомнил о том восторге, который вызывала у Павла Первого деятельность госпитальеров, иоаннитов, мальтийских рыцарей. И впервые потребовал от императора если не платы, то внимания к этим услугам.

Государь Александр Павлович всю жизнь нес на себе тяжкий груз вины за то, что произошло в Михайловском замке в ночь на 11 марта 1801 года. И при воспоминаниях об отце он мгновенно слабел и на какое-то время становился рабом того человека, который пробудил в нем эти тяжкие воспоминания.

Так случилось и в разговоре с Литтой. Кроме того, Александр уже жалел, что приказал Юлии избавиться от ребенка, тем более – сына, как оказалось. Ему было стыдно и страшно своего стыда и неминуемого одиночества…

В этом состоянии он дал неумолимому Литте определенные обещания, а император был известен в равной степени и своей слабохарактерностью, и умением твердо держать данное слово. Истории известен лишь один случай, когда он не решался исполнить обещанное, однако Петр Алексеевич Пален потрудился над тем, чтобы в этом правиле не существовало исключений.

Теперь Литта мог не сомневаться, что судьба его любимого дитяти будет устроена самым блистательным образом.

Лишь только силы немного вернулись к Юлии и стало понятно, что она сможет выдержать долгое путешествие, Литта увез ее в Италию.

Сам он был итальянцем и не сомневался, что голос крови властно зазвучит в его дочери.

Ну да, ну да, именно так! Не внучкой Литты была эта девочка, а родной дочерью, которую он любил больше всех на свете. Плодом связи с Марией Скавронской, его падчерицей… Ну что же делать, если жена, Екатерина Васильевна, оказалась слишком ленива, чтобы разделять буйную страстность своего второго мужа? А Мария сама влюбилась в отчима и принялась его неистово соблазнять. И она была так похожа на Екатерину… Екатерину тех давних и прекрасных времен, когда некий командор Мальтийского ордена безумно влюбился в жену русского посланника в Неаполе и перекроил из-за этой любви свою судьбу.

О, Литта в свое время оказался куда милосерднее русского императора, и как только Мария поняла, что беременна, немедленно устроил ее брак с Павлом Паленом. Конечно, за ним очень гонялась ее старшая сестра Екатерина, тайная дочь самого светлейшего князя Потемкина-Таврического, но молодой Пален страстно любил Марию. Литта затеял дивную интригу, о которой он до конца жизни вспоминал с удовольствием – и Павел Пален увез Марию как бы без согласия ее матери и отчима и тайно венчался с ней. Венчание, впрочем, почти тотчас перестало быть тайным – стараниями того же Литты. Он предчувствовал неприятное открытие, что, во-первых, его обожаемая, вожделенная супруга уже не девица, а во-вторых, беременна, – уничтожит всю пылкость молодого Палена. Генерал с удовольствием отказался бы от своих обязательств, когда бы не был человеком чести. Но жизнь молодых супругов сразу, с первой же брачной ночи, стала поистине невыносимой, а потому они оба вздохнули с облегчением, когда приличия позволили Марии, только что родившей дочь, отбыть под крыло заботливой маменьки и более чем заботливого отчима – в Санкт-Петербург.