Книга У смерти твои глаза - Дмитрий Самохин

Господин Чистоплюй сам вызвался проводить меня к паркингу, показать «бентли» Романова. Свита увязалась за ним. Всю дорогу по первому застекленному этажу здания все молчали. Даже Кубинец не раскрывал рта, посасывая холодную трубку. Так мне и не удалось узнать подробности самоубийства Плавникова. Иероним Балаганов удосужился только сообщить, что шеф безопасности повесился в собственном кабинете. Он обнаружил его вместе с Кубинцем. И все! Правда, Гонза подмигнул, прозрачно намекая, что все важное занес в рабочий блокнот. Что ж, спасибо и на этом! Да вот подозрительным мне показался столь поспешный суицид. Конечно, шеф безопасности отвечает за сохранность клиента, но ведь пока не доказано, что клиенту был причинен убыток, какой может быть спрос.

Мысли чуть замедлились, а потом крутанулись далее, принеся стойкое убеждение – Плавников что‑то знал об исчезновении Романа Романова. Какая‑то информация у него имелась, но вот делиться ею он ни с кем не захотел. Да и к катеру Романова ходил один. Может, что ему и открылось. Требовалось срочно поговорить с Гонзой, а если беседа удовлетворения не принесет, то и место убийства и тело осмотреть.

Служебный паркинг размещался со стороны Невы.

Мы прошли первый стеклянный этаж насквозь и вышли к длинным и стройным радам пирсов, откуда открывался чудеснейший вид на здание Биржи, купающееся в морской пене, взбитой шейкером Посейдона.

Господин Чистоплюй двинулся вдоль пирсов.

– Тело Плавникова сняли? – нарушил я молчание.

– И уже вызвали полицию для фиксации смерти, – недовольно пробурчал Иероним Балаганов.

Паркинг категории «VIP» был отделен от других пирсов стальной перегородкой.

– Броня, – указал господин Чистоплюй. Возле широких двухстворчатых ворот с прямоугольной коробкой электронного замка стояли четверо мужчин в черных костюмах и очках, заложив руки за спину.

Такая же комбинация оказалась внутри.

– После исчезновения, – пояснял Иероним Балаганов, – мы перекрыли VIP‑пирс. Сослались на неисправность в причальном механизме. Так что все в сохранности.

– Сколько человек имеют право здесь парковаться? – спросил я.

– Двадцать четыре, не считая меня и Романова.

– Утром, когда прибыл Романов, кто‑то еще был в эллинге?

– Не в курсе. Плавников бы сказал точно. Восемь катеров стоит, но, когда их причалили, до прибытия Романова или до перекрытия шлюзовых ворот после исчезновения, этого я не знаю.

Мы остановились возле роскошного восьмиметрового катера ослепительно‑золотой раскраски с округлыми бортами и двухэтажной надстройкой. Возле катера бдили четыре черных костюма с бейджиками охраны на лацканах.

– Мы вдвоем, – остановил я господина Чистоплюя, переступая на трап.

Иероним Балаганов помрачнел, но остался на причале.

Гонза последовал за мной.

Когда мы скрылись в капитанской рубке, я набросился на Кубинца с вопросами:

– Ну, что ты узнал?

– Убили Плавникова, Даг. Грубо и пошло, – сказал Кубинец. – Я все зарисовал. Даже одноразовый «кодак» на двенадцать кадров купил. Весь отщелкал. Так что сам посмотришь. Но тут все однозначно. На шее след от укола. Глубокий след, будто ампулой выстрелили.

– Ты поделился с Чистоплюем своими мыслями? – опасливо спросил я.

– С кем? – не понял Кубинец.

– С кем, с кем. С Балагановым.

– Оттого‑то он такой и мрачный. Ему еще с полицией проблему решать.

– Замнет?

– Выхода нет, – обнадежил Гонза.

– Тогда за работу, как сказал римлянин, приколачивая осужденного христианина к кресту.

Рубку этого судна даже при полной слепоте скромной назвать было нельзя. Стены из красного калифорнийского дерева с антикварными золотыми светильниками. Лобовое стекло мутновато, точно внутрь подпустили молока. Перед ним пульт управления и два роскошных кресла. Напротив длинный диван с разбросанными по нему небольшими декоративными подушками. Неподалеку шикарная видеопанель на жидких кристаллах. Из стены выглядывал бар.

Вроде бы не на чем взгляду зацепиться. И не скажешь, что из этой рубки пропал человек. Никаких следов борьбы и поспешных сборов. Такое ощущение, что здесь живая душа не появлялась уже несколько дней. Если Романов и исчез отсюда, то добровольно и неторопливо.

– Забыл сказать, Плавников кому‑то звонил перед смертью, – вдруг протянул Кубинец. – Секретарши на месте не было. Ее срочно вызвали в бухгалтерию. Отсутствовала она два часа. За это время он несколько раз куда‑то звонил.

– И в это время его могли спокойно убить, – закончил я мысль Кубинца.

– Вот именно, – поддакнул Гонза.

– Установить, кому звонил Плавников, можно?

– Нет. Аппаратура зафиксировала звонок, но определить номер не смогла.

– Полная и чудовищная задница, – выразился я в сердцах и опустился в водительское кресло.

– Абсолютно так, – согласился Кубинец.

– Смотрю, ты уже выражений поднабрался, – рассеянно заметил я, опускаясь в кресло.

Сидеть было как‑то неудобно. Я поерзал, пытаясь устроиться, но ощущение не пропадало. Такое чувство, что взгромоздился на семейство ежей.

Я выбрался из кресла и внимательнейшим образом его осмотрел. Кресло как кресло. Черное, кожаное, с высокой спинкой, удобными подлокотниками и белой каймой по низу. Не к чему придраться. Разве что к кайме. Уж больно странно смотрится. Я наклонился и стал ощупывать поверхность. Белая кайма при ближайшем рассмотрении и прощупывании явила неумелый и неаккуратный шов. Шили его не на фабрике.

Я ощутил прилив восторга. Клокочущее чувство, похожее на морскую волну, нависшую надо мной. Первые капли срывались и разбивались о мое лицо. Только бы не захлебнуться. Не отравиться пьянящей эйфорией и не пропустить что‑то важное, клочок, частичку, ключик.

Я неспешно распрямился и перевел дыхание.

Гонза уставился на меня, как таежный охотник, увидевший снежного человека из опустившейся летающей тарелки.

– Нашел? – не размыкая губ, спросил он.

– Что‑то есть, – осторожно ответил я. – Сейчас посмотрим.

Кубинец затаил дыхание.

Я вытащил из пряжки брючного ремня короткий нож. Ремень два года назад подарил друг из Соединенного Королевства – бывший сотрудник Интеллидженс сервис. И я никак не мог нарадоваться подарку. Всегда при мне: компактен, удобен, незаменим. Неспешно опустившись на пол, я подпорол ножом белую ленту. Она отходила легко, как старая кожа со змеи. Под ней обнаружилась молния. Раскрыв ее, я стянул с кресла кожаный чехол. Под ним в сиденье находился лючок, ведущий в глубь кресла. Из‑за замка на нем мне и было неудобно сидеть.