Книга Мятеж Безликих - Дмитрий Самохин

Глава 3

Разные дома

Все дома в сущности похожи друг на друга, они состоят из основательного фундамента, четырех крепких стен, высоких этажей, разделённых между собой толстыми перекрытиями, чердака, забитого всяким хламом, и непромокаемой крыши. Но каждый дом уникален, и уникальным его делает незримая, но так до дрожи и мурашек по коже ощущаемая часть – душа. Никому не ведомо где она находится, но только лишь она настраивает гостей дома и его обитателей на верную ноту, заставляет чувствовать дыхание и сердцебиение дома. И невозможно перепутать довольный переполненный жильцами пузан-дом и давно умерший разрушающийся скелет некогда живого здания или погрузившийся в коматозный сон покинутый всеми особняк, но не потерявший надежду на возвращение к жизни. Душа дома накладывается на каждый клочок его тела, заполняет и воспитывает его жильцов и гостей.

Все дома похожи друг на друга и все же разные. Деревенский дом подобен пчелиному улью. Он все время полон людских голосов, а сам молчун. Он созерцатель, в чем-то даже немного философ, он наслаждается каждым прожитым днем и каждым человеком, хоть раз вступившим на его порог. Подобно чудаковатому коллекционеру он собирает людские образы и бережно хранит на дне своей души. Здесь продолжают жить все те, кому посчастливилось пребывать в его стенах. Маленькие дети, ранимые и трогательные, открытые всему новому, умеющие удивляться и не познавшие ещё горький вкус разочарования.

Сколько их прошло сквозь старый добрый улей-дом. Ни одно поколение сменилось, ни одно поколение закончило здесь свой жизненный путь в окружении новой поросли. Детский смех спасительное лекарство для старого дома. Дом живет лишь тогда пока в его стенах звучит детский смех. И, можно сказать, что дом продолжает жить, пока помнит как звучал детский смех. Как только им овладевает забытье, он засыхает подобно старому дереву.

Старый деревенский дом подобен всем старикам. В нем есть что-то от замшелого пня и от рассохшейся кресла-качалки. Он встречает каждый восход и провожает каждый закат, гадая удастся ли ему поздороваться с солнцем в следующий раз. А между восходом и закатом он предается воспоминаниям.

Деревенский дом не любит суеты и гама, весь свой долгий век он проживает неторопливо наслаждаясь каждым днем. Он живет бок о бок с трудолюбивыми людьми, встающими ни свет ни заря, весь день подобно пчелкам не покладая рук трудящимися и засыпающими тогда, когда солнечный диск давно уже утонул в ледяном океане. Тысячи дел проворачиваются за день, горят в руках, но все без спешки, все неторопливо, но толково и старательно. Что бы ни сделал крестьянин, все на загляденье, одно к другому. А спешка лишь губит хорошее дело. Не даром старики любят поговаривать: «поспешишь, людей насмешишь».

Другое дело городские дома. Они при всей своей похожести, все-таки сильно разнятся. Спальные многоквартирки – этакие разбитные разночинцы, наполненные разным людом. Кто по делу в город приехал, да на пару ночей остановился, пока все не утрясет, не разъяснит, не обговорит, да не договорится. А кто учиться приехал, да опять же в мебелирашках остановился. Бывали же и такие, кто приехал на учебу, да так и остался в вечных, правда стареющих студентах. А кому и вовсе жить негде. Семья выгнала или сам ушел куда глаза глядят, да дорога путь держит. Вот и мыкаются по чужим углам.

Такой дом многоквартирный дёрганный живчик, ветреного без царя в голове характера. И память у него короткая. Никого из своих жильцов он не помнит, разве что тех кто память о себе нехорошую кровавую оставил.

Вон в 36 нумере гражданочка повесилась по осени. Молодая барышня была, в услужении у старой госпожи, каждое утро к ней на службу бегала. Поговаривают амуры закрутила с нехорошим человеком, да тот ей подарочек то и сделал, живот раздул, а потом и бросил. Она же с горя в петлю и подалась.

Или вот семь лет назад в 13 нумере молодой господин из провинциального городка пулю в лоб пустил, проигравшись в пух и прах, до дырявого кармана. Злые языки чесали, что юный господин не только деньги проиграл, но и имение три раза разным лицам позакладывал. Чтобы все долги раздать, ему пришлось бы лет триста ни есть ни пить, днями напролет работать, даже на подышать времени не оставалось бы. Вот и пулю пустил в лоб. Пуля то та до сих пор где-то в стене 13 нумера сидела под тремя слоями цветастых обоев.

Таких людей дом помнил, но очень смутно, словно причудливую тень на холсте в театре теней. И то больше с досадой помнил, как нечто назойливое, обгадившее и в конец испортившее все настроение.

Другое дело солидные дома особняки, где проживали серьезные семейства с традициями, жизненным укладом и прочими атрибутами устоявшейся жизни. Солидные трех и четырехэтажные дома жили в окружении парков, вели неторопливый образ жизни, и чувствовали себя истинными аристократами. Десятки слуг поддерживали в особняке порядок, заботились о его благополучии, но в то же время были незримы, словно призраки, прячущиеся в дальних комнатах. В таких домах бок о бок жили несколько поколений славного рода, помогая друг другу, а иногда и враждуя друг с другом. Сколько козней и интриг кипит внутри одного семейства. Старики, взрослые и дети разных ветвей одного дерева сплетены в тугой клубок, что порой копеечную проблему и не разрешить, слишком все запутано и повязано. Дом внутри которого кипят великосветские страсти сам подобен ревнивому мавру. Он спокоен и хладнокровен, пока внутри него царит мир, и наполняется слепой яростью, когда в его стенах происходит очередная семейная свара.

Дом-аристократ помнит каждого человека, проживавшего некогда в его стенах, но помнит он по-особому. Не отдельный образ или события, он помнит человека одновременно шумным и игривым ребенком, так часто раздражавшим дом-аристократ, смущавшим его покой и степенность, помнит воинственным подростком, для которого весь окружающий мир это арена для битв и свершений, помнит серьезного и вдумчивого человека, озаботившегося созданием своей семьи, заботами о благе рода, помнит и стареющий образ, размышляющий уже о своем месте под солнцем, о своем вкладе в общую копилку рода, помнит и старика, доживающего свой век с альбомами выцветших фотографий на коленях, пленкой семейного кино-архива в проекторе, ностальгическими воспоминаниями на веранде за кружкой горячего чая, которой он греет свои скрюченные озябший пальцы. Дом-аристократ помнит и тот след, что оставил уже давно умерший человек в наследственной памяти рода. Дом-аристократ подобен национальной библиотеке, только вместо книг на его полках стоят давно прожитые судьбы родных людей.

Иногда раньше проживавший в стенах дома род чахнет, вянет и умирает, и на его место вселяется новое семейство, и дом преображается, обновляется, сбрасывает с себя груз прожитых лет, распрямляет грудь, благодаря капитальному ремонту, и начинает жизнь заново, только память о прежних жильцах все равно остается.

Старх помнил о своем доме-улье, оставленном казалось уже целую вечность назад в далеких сибирских лесах. Не по своей воле оставил он дом, а был изгнан из деревни испуганными соседями, взятыми за горло стаей оборотней. И всего вина то состояла его в том, что он, защищая жизнь свою и оберегая друга, убил одного из оборотней, правда и здоровьем своим за это поплатился.