Книга Звездные войны товарища Сталина. Орбита "сталинских соколов" - Владимир Перемолотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Валентин Спиридонович Бахарев, в благословенном прошлом настоятель Московского храма Всех Святых на Кулишках, смотрел в окно на разноцветные дымы, пятнающие небо, и вспоминал имение на Тамбовщине. В начале весны о лете думалось особенно хорошо. В деревне в это время пахло бы собранным хлебом, отяжелевшие от собранного меда пчелы лениво жужжали бы среди наливающихся сладким соком яблок и груш, белые, словно ангельские крылья облака кучерявились в небе, а тут…
За окном явочной квартиры фараоновыми постройками торчали домны, что дымили на манер то ли гигантских костров, то ли походных кухонь. В сравнении с ними домики обывателей казались маленькими и невзрачными.
Вообще весь город виделся ему огромным заводом – с вонью, скрежетом и бесцеремонными мастеровыми.
Глядя на каменных исполинов, батюшка прихлебывал горячий чай, вспоминал прозрачный звон, плывущий в чистом воздухе, да ароматный самоварный дымок…
В газетах – что-нибудь об общественной пользе да об увеселениях, что Градоначальник давал, да портреты Государя Императора и сановников поменьше…
Нда-а-а-а-а. Было время…
Он машинально посмотрел на желтоватый лист с передовицей о самолете «Страна Советов», долетевшем аж до Нью-Йорка, и фотографиями пилотов Шестакова, Болотова, Стерлигова… Вот они, герои нынешние. Суета мирская.
Князь не вошел – влетел в комнату. Валентин Спиридонович посмотрел на него и поставил стакан чая на фотопортреты героев-летчиков.
– Что случилось, князь? На вас лица нет…
– У нас проблема, батюшка. Такая проблема, что…
Князь преувеличенно аккуратно закрыл дверь, не забыв посмотреть, не поднимается ли кто-нибудь следом. Лязгнул засов, звякнула цепочка. В комнату князь не вошел, прислонился к притолоке и слушал, что там за дверью.
– Ну что еще, князь… И так, вроде, все уж по-вашему идет… – спохватился батюшка. – Чаю хотите?
Гость мотнул головой.
– К сожалению, не все по-моему идет. Не все… Профессор пропал.
Батюшка опешил, вмещая эту мысль в голову. Никак она туда не вмещалась. Что может случиться с человеком, которого берегут и красные и белые? Единственно, что…
Он взялся за сердце.
– Погиб?
– Не знаю!
Князь взмахнул рукой, то ли в раздражении, то ли в отчаянии. Нащупав стул за спиной, тяжело упал на него, обхватив голову руками.
– Пропал. Сел в свой аппарат и сгинул…
Дотянулся до бутылки, налил себе в рюмку, выпил и уставился в стену. Батюшка торопливо налил ему ещё и затормошил товарища.
– Толком, толком говорите, князь. Простым русским языком.
– Да чего ж тут непонятного? – зло отозвался товарищ. – Сгинул. Пропал. Улетел… Ни с того, ни с сего сел в аппарат и сбежал.
Батюшка винтообразно помахал ладонью перед лицом, показывая вознесение профессора в небесные сферы, и князь подтверждающе кивнул.
– Улетел.
Да-а-а-а… Уж чего-чего ждать можно было, но только не этого. Как над куриным яйцом над профессором тряслись… Чекистам головы заморочили, англичан отвадили. А такая-то беда с какого боку? Или ошибка?
– А не может того быть, чтоб чекисты его раскрыли? Может, он от чекистов сбежал?
– Не может, – раздраженно отрезал князь. – Там такой глубокий гипноз был, что он себя другим человеком ощущал. Год его чекисты проверяли – ничего не нашли, а уж сейчас-то, когда он им аппарат сделал…
Он покачал головой, отметая глупую мысль.
– Тогда почему?
В голосе священнослужителя чувствовалась та агрессивная растерянность, что требовала от всех незамедлительных разъяснений.
– Не знаю!!!
Князь сорвался, но тут же взял себя в руки.
– Извините, батюшка. И сам не соображу.
Лукавил малость князь. В глубине души он уже все понял, но что-то внутри не решалось окончательно поверить и согласиться с этим. Но батюшка смотрел на него испытующе, и он нехотя выдавил из себя.
– Похоже, прав был доктор… Мозги у него съехали…
Какое-то время он сидел неподвижно. Потом, приняв решение, резко ударил кулаком по ладони.
– Нужна связь с Москвой.
Телефонов у обывателей не было, и пришлось идти на телеграф.
– Москва? Товарища Карабеева, пожалуйста.
Минута ожидания.
Губы князя растянулись в улыбку, и он, прижав трубку плотнее, веселым голосом затараторил:
– Семен Николаевич, ты? Здравствуй, дорогой! Это Суровцев. Узнал? Ну спасибо, спасибо…
Радость у нас! Спешу вот поделиться. Племянник-то выздоровел! Нет. То-то и оно, что безо всяких докторов! Вот что значит натура-то! Он теперь, я думаю, в Москву наладится. Поездом? Ну конечно поездом. Он как птица в Москву рвется. Встретьте его там как договорено было? Встретите? Ну и отлично. Да домой, конечно, куда же еще? И телеграмму. Телеграмму сразу же! Чтоб мы тут не волновались… Ну все. До свидания. С революционным приветом!
Князь положил трубку, и губы снова сошлись в линию.
– Надеюсь, сообразил…
– Так, по-моему, все ясно, – сказал батюшка. – Племянник, птица… Только вот где его искать?
Князь впервые за вечер улыбнулся.
– А вот это как раз не вопрос…
Апрель 1929 года
…К тому моменту, когда профессор долетел до Москвы, в голове у него стала складываться какая-то картина.
Постепенно в нем смешивались две памяти – его, профессора Московского университета Владимира Валентиновича Кравченко, и фантомной фигуры германского профессора Ульриха Федоровича Вохербрума.
Чужая жизнь не помнилась как своя.
Годы, прожитые в чужой шкуре, сейчас вспоминались как наизусть затверженная книга. Интересная, увлекательная, с приключениями, но с чужими приключениями. Последние минуты в чужой шкуре были особенно ясными. Полузнакомое лицо и собственный непонятный страх…
Оставалось ответить на единственный вопрос: что это такое, что с ним случилось? Болезнь? Переутомление? Сумасшествие?
Может быть, ответ знают те, от кого он улетел?
Он подумал о том, чтоб вернуться, но что-то внутри воспротивилось этому. Мысль об этом вызывала приступ тошноты. Нет. Возвращаться нельзя.
Он перебирал в памяти обрывки впечатлений, так и не решив, что там чьё. Лица, чертежи, запахи горелого железа и снова чертежи…
Пару часов спустя он приземлился в подмосковном лесу и двинулся в город…
Если новая столица Империи и изменилась за годы его отсутствия, то ненамного.
