Книга Маленький, большой - Джон Краули

— Не просто повесть, а волшебная сказка.

— Пожалуй, — проговорила Элис задумчиво и, нащупав у себя за спиной ладонь Смоки, притянула ее поближе. — Пожалуй так, если тебе нравится.

Смоки знал, что ему придется поверить Элис, чтобы оказаться там, где она была; знал, что если он поверит, то пойдет за ней куда угодно, даже если ничего похожего не существует, даже если все это понарошку.

Смоки провел рукой по ее длинному телу, и она с легким стоном прижалась к нему. Он искал в себе эту детскую готовность, уже полузабытую. Если Элис когда-нибудь туда отправится, он не захочет отстать, никогда в жизни не захочет быть дальше от нее, чем теперь.

Жизнь коротка или длинна

Майским днем в Эджвуде Дейли Элис сидела в лесной чаще на гладком валуне, выступавшем над поверхностью довольно глубокого пруда. Пруд был образован водопадом, струившимся из расселины между высокими отвесными скалами. Поток, беспрерывно вливаясь в пруд, вел однообразный монолог — без конца повторявшийся, однако увлекательный неизменно. Дейли Элис вслушивалась в журчание струй, хотя и слышала его множество раз. Она походила на девушку, нарисованную на этикетке бутылки с содовой водой, хотя и не была такой хрупкой, да и крылья отсутствовали.

— Дедушка Форель! — позвала Дейли Элис, обращаясь к пруду, потом повторила: — Дедушка Форель!

Дейли Элис подождала еще немного: ничего не произошло; тогда она взяла два камешка и, опустив их в воду (холодную и шелковистую, какой кажется только вода, низвергнутая с гор в каменистый пруд), постучала одним о другой. Удары разнеслись под водой подобно отдаленным пушечным выстрелам и звучали дольше, чем на открытом воздухе. Откуда-то из заросшего бородатыми водорослями прибрежного укрытия выплыла огромная белая форель-альбинос, без единого пятнышка и без единой полоски, с розовыми глазами — торжественно-серьезными и широко раскрытыми. Непрерывная рябь на поверхности пруда, вызванная падением воды, казалось, заставляла форель вздрагивать, а ее огромные глаза не то мигали, не то наливались слезами (Элис уже не впервые задавала себе вопрос: могут ли рыбы плакать?).

Когда Элис решила, что рыба ее внимательно слушает, она начала рассказывать о том, как осенью приехала в Город и встретила этого человека в доме Джорджа Мауса; как она сразу поняла (или, во всяком случае, вмиг решила), что это именно тот, кого она, как было обещано, «отыщет или выдумает», — так, давным-давно, выразился Спарк.

— Пока ты всю зиму спал, — застенчиво рассказывала Элис, с улыбкой водя пальцем по кварцевому мускулу валуна, на котором сидела, и не поднимая глаз (ведь речь шла о ее возлюбленном), — мы… ну, мы встретились снова и дали друг другу обещание… ну, ты понимаешь…

Элис увидела, как рыба резко шевельнула своим призрачным хвостом: тема разговора была мучительной. Вытянувшись на прохладном камне во весь свой немалый рост и стиснув щеки ладонями, Элис с загоревшимися глазами, путано и восторженно, поведала о Смоки. Ее рассказ не вызвал у рыбы особого энтузиазма, но Дейли Элис этого не замечала. Именно Смоки, повторяла Элис, был ей предназначен, он — и никто другой.

— Ты думаешь иначе? Ты не согласен? — спрашивала Элис. — Они будут довольны? — осторожно добавила она.

— Как знать! — мрачно произнес Дедушка Форель. — Кто скажет, что у них на уме?

— Но ты говорил…

— Я только приношу вести от них, дочка. Не ожидай от меня большего.

— Но я не могу ждать вечно, — расстроенно отозвалась Элис. — Я люблю его. Жизнь коротка.

— Жизнь длинна, — глухим, будто в горле у него стоял комок, голосом возразил Дедушка Форель. — Слишком длинна.

Дедушка Форель неспешно шевельнул плавниками и, плеснув хвостом, скользнул обратно, к своему убежищу.

— Передай им, что я все же приходила, — крикнула Элис ему вослед, едва перекрывая шум водопада. — Скажи им, что я свою обязанность выполнила.

Но Дедушка Форель уже исчез.

Элис написала Смоки: «Я выхожу замуж», — и сердце его похолодело, когда он стоял у почтового ящика, читая эти строки. Не сразу до него дошло, что речь идет о нем. «Двоюродная бабушка Клауд прилежно гадала по картам, на каждого из нас. Это нужно приурочить к Иванову дню, и вот что ты должен сделать. Пожалуйста, пожалуйста, — очень тебя прошу — тщательно выполни все указания; иначе я не знаю, что может случиться».

Вот почему Смоки не ехал в Эджвуд, а шел пешком, со свадебным костюмом в старой дорожной сумке и с едой, не купленной, а приготовленной им самим. Вот почему он стал озираться по сторонам в поисках ночлега: Смоки мог его найти или попроситься к кому-нибудь переночевать, но ни в коем случае не платить за ночлег.

Карты в Эджвуде легли удачно

Смоки не заметил, как пустырь, годный для промышленной застройки, внезапно кончился — и потянулась сельская местность. День угасал, когда он повернул к западу; обочины сделались неровными; дорога, местами ремонтированная, с пятнами гудрона, стала походить на старый чиненый ботинок. По обе стороны расстилались поля; фермы были ограждены рядами деревьев, бросавших на Смоки бесчисленные перепутанные тени, когда он проходил мимо. Густые заросли пыльных, неопрятных сорняков — завсегдатаев придорожных канав — дружественно кивали из-под заборов прохожим и машинам. Последние появлялись все реже и реже: прерывистый гул автомобиля, одолевавшего подъем, постепенно нарастал, делаясь все громче; вдруг с оглушительным ревом мощного мотора, чихнувшего напоследок, машина пролетала мимо, заставив придорожные сорняки качнуться; столь же мгновенно рев стихал, вновь превратившись в далекое гудение, пока не смолкал совершенно, и слышались только звон мошкары да шаги самого Смоки.

Долгое время путь Смоки лежал вверх по холму, но наконец он добрался до вершины, и перед ним — насколько хватало глаз — раскинулся сельский простор, каким он бывает в середине лета. Дорога вела туда, вниз, мимо лугов и пастбищ, огибала поросшие молодым леском холмы и терялась в долине близ городка, шпиль колокольни которого выглянул над буйной зеленью, а потом показалась снова, извиваясь тонкой серой лентой и пропадая в расщелинах голубоватых гор, где в окружении пухлых облаков садилось солнце.

Как раз в эту минуту на веранде в далеком Эджвуде женщина открыла козырную карту под названием «Путешествие». Путнику с дорожной сумкой за плечами и толстой палкой в руке предстояло одолеть длинную извилистую дорогу. Светило Солнце, однако при восходе или на закате — женщина не смогла определить. Рядом с разложенной колодой на блюдце тлела коричневая сигарета. Женщина отодвинула блюдце и положила карту «Путешествие» на отведенное ей место, затем открыла следующую карту. Это был «Хозяин».

Когда Смоки достиг подножия первого из холмов, соединенных дорогой, он вступил в тень: солнце уже село.

Джуниперы

Вообще-то Смоки, вместо того чтобы проситься в дом к чужим людям, предпочел бы найти место для ночлега сам; на этот случай он захватил с собой два одеяла. Он даже подумывал, не пристроиться ли где-нибудь на сеновале, как обычно делали путешественники в книгах (тех книгах, которые он читал), но попадавшиеся ему сараи считались частной собственностью, а кроме того, использовались по прямому назначению — в качестве коровников или конюшен. По мере того как сумерки сгущались, а очертания полей размывались, Смоки начал ощущать свою заброшенность; завидев у подножия холма одноэтажный домик с верандой, он нерешительно приблизился к забору из штакетника, не зная, как обратиться к хозяевам со столь странной просьбой.