Книга Соперницы - Ольга Карпович

— А твоя мать и Голубчик, я вижу, старые знакомые? — поинтересовалась я дорогой.

— Ага, они много лет дружат, — подтвердил он. — Кажется, когда-то он в чем-то очень помог маме. Она много раз упоминала, что сильно ему обязана.

На террасе, раскинувшись в плетеных креслах, отдыхали важные и очень богатые пассажиры. Сосредоточенно слюнявил пузатую сигару бывший Ванька-Лепила, нашептывала что-то квадратноплечему спутнику, перегнувшись через столик и демонстрируя обнаженную грудь, покоящуюся в низком декольте, как в роге изобилия, светская тусовщица Анжелика.

— Странно, — продолжала я, — она представляется Стефания, а он называет ее Света.

— Ты заметила? — обернулся он. — Знаешь, она раньше сердилась и каждый раз поправляла его, а потом махнула рукой. Сказала, что это бесполезно. Просто Светлана — ее настоящее имя, Стефанией она стала уже в эмиграции, а Голубчик ведь знал ее еще в СССР…

Мы миновали зону отдыха, вышли на тихую площадку и остановились у самых перил. Луна уже взошла и висела посреди раскинувшегося над рекой неба, обливая белый корабль серебристым светом. С берега доносились запахи влажной хвои, молодой листвы, напоенной дождем земли. И то ли от этого живительного аромата, то ли от неожиданно обрушившейся на нас тишины весенней ночи кружилась голова.

— А хорошо, что я сначала ошиблась и ты оказался всего лишь мажором, — сказала я.

— Почему мажор? Я не понимаю… Это в музыке — мажор, минор, — привычно растерялся он.

Я расхохоталась, откинув голову и поводя плечами, как это делала Стефания в ресторане. Кажется, подобный трюк производит на мужчин впечатление. Глаза Эда в мигании разноцветных огней, украшавших теплоход, становились то нежно-карими, то пронзительно-зелеными. До чего же он все-таки смазливенький, хорошо, что не содержанка богатенькой мадам.

— Ну да, так и есть. Ты мажор, а я минор.

Он ухватился обеими руками за перила, искоса глядя на меня. Кажется, я всей кожей ощущала его волнение, но на выручку прийти не спешила, стояла рядом, притихшая, чуть касаясь его плеча, смотрела вперед, на серебрящуюся в темной воде лунную дорожку, исподволь наблюдая за ним.

— Так красиво, — выговорил он наконец. — Ночь… Луна…

— Какая ночь! Я не могу… Не спится мне. Такая лунность! — поддразнивая, отозвалась я.

— Стихи? — переспросил он.

— А что ты удивляешься? — с вызовом вздернула подбородок я. — Или думал, я совсем темная?

— Я русскую поэзию не очень хорошо знаю…

— А зря, — заявила я. — Мог бы выпендриться перед дамой в романтической обстановке. А так придется выкручиваться как умеешь. Давай, не стесняйся, начинай про звезды чего-нибудь тереть.

— Звезды тереть? — уставился на меня Эд.

Кажется, пора брать ситуацию в свои руки, иначе этот невинный агнец так и будет хлопать глазами и томно вздыхать. Я выпрямилась, шагнула ближе, быстро взглянула на него снизу вверх и, вскинув руку, провела пальцем по его высокой скуле, будто стирая несуществующую соринку. Сердце отчего-то сбилось с ритма, пропустило удар, а затем подскочило и заколотилось о ребра. Захотелось, чтобы он обнял меня, притянул к себе, захотелось ощутить прикосновение его волос к лицу, вдохнуть их запах.

Руки Эда, по-мальчишески неловкие, непослушные, стиснули мои плечи, и какая-то теплая волна захлестнула тело, лишая воли. И голова закружилась от его запаха — свежего, чуть пряного, смешавшегося с ароматом речного ветра. Я приподнялась на носки, потянулась к нему, губы его легко дотронулись до виска — кожу обожгло горячим дыханием, спустились ниже и почти коснулись моего рта.

И вдруг он разжал руки, отступил на шаг, глядя куда-то поверх моего плеча. Ничего не понимая, с трудом возвращаясь в реальность, я дернулась назад. В нескольких шагах от нас безмолвно, словно застывшая статуя богини мщения, стояла Стефания.

— Становится прохладно, возвращайтесь в зал, — отчеканила она.

И мы понуро двинулись обратно к освещенному огнями ресторану. У входа она, пропустив Эда вперед, задержала меня и, яростно глядя прямо в глаза, выплюнула в лицо:

— Алена, эти услуги в ваши обязанности не входят. — И окинула этаким презрительным взглядом, как ледяной водой окатила. — Вам за них не доплачивали. Я доходчиво объяснила?

А затем как ни в чем не бывало прошествовала к столику. Злобная, самовлюбленная, эгоистичная тварь! Внутри у меня все кипело и булькало, так и хотелось догнать ее, дернуть за руку, чтобы клацнули ее отбеленные зубы, и рявкнуть: «Ты что себе позволяешь, гадина?» Пусть в глотку себе засунет свои вонючие деньги! Думает, я дешевая шлюха и она меня купила с потрохами? Да просто завидует, старая потасканная карга, завидует тому, что я молодая, красивая, что нравлюсь мужчинам не за бабло и статус, а просто так.

Я несколько раз глубоко вдохнула. Что делать, на чувство собственного достоинства я пока не заработала.

Остаток вечера обстановка за столом была напряженной. Эд угрюмо смотрел в тарелку, изредка бросая на мать выразительные взгляды. Та, подчеркнуто ничего не замечая, увлеченно расправлялась с приготовленным на пару лососем. Я сидела молча, скромно потупившись, чтобы продемонстрировать, что осознала ошибки и впредь обязуюсь. Голубчик безуспешно пытался растормошить нас, рассказывая забавные истории из жизни честных катал. Оратор он был, безусловно, великолепный, повествовал артистично, красиво, вовремя делая паузы и вворачивая точные хлесткие замечания. Однако в этот раз оценить его искусство оказалось некому, Стефания лишь пару раз сдержанно улыбнулась.

Меж тем подошло время обещанной шоу-программы. На сиявшую ослепительными огнями сцену поднялся конферансье в длиннохвостом фраке и с неприятными бегающими влажными глазами. Он интимно погладил ладонью микрофон, раззявил пасть в приветливой улыбке и заговорил о том, как рад видеть дорогих гостей «Михаила Лермонтова».

— А сейчас перед вами выступит блистательная Натали! — объявил он.

Жующие посетители приветствовали объявленную певицу жидкими аплодисментами. На сцену плавно выступила круглолицая, с ярко напомаженными пухлыми щеками певица в атласном, расшитом пайетками сарафане. Украшенный стразами кокошник венчал ее перевитую увесистыми золотыми косами голову, и я немедленно узнала сердитую тетку-соседку. Музыкальные инструменты тихо зазвенели, и Наталья, поведя полными плечами, запела:

— Однажды морем я плыла на пароходе том. Погода чудная была, но вдруг начался шторм.

Голос артистки, мягкий и грудной, струился по обеденному залу. Она медленно двигалась по сцене, делая плавные жесты руками. Посетители ресторана не особенно внимательно вслушивались в игривые слова песни, лишь, когда Наталья пропела про «все, что с детства берегла, ему я отдала», за одним из ближайших к сцене столов загоготала развеселая компания пузатых мужичков в ярких пиджаках.

— Хорошо поет, правда? — спросил Голубчик, кивнув в сторону сцены. — Я дал администратору указание приглашать артистов только с консерваторским образованием, чтобы не травмировать твой профессиональный слух. Может, это и обошлось немного дороже и на некоторые уступки пришлось пойти — к примеру, эта дама настаивала, что хочет непременно ехать с мужем, пришлось выделить им двухместную каюту, — но зато качество шоу-программы куда выше, чем обычно принято в России.