Книга Таинственная женщина - Жорж Онэ

Наступило молчание. В погребе было темно, и только на лица обоих собеседников падали слабые неверные блики света от горящей свечи. Раздавалось журчание жидкости, струившейся из крана бочки в ведро. Холодный мрак, царивший вокруг, понемногу гасил патриотический пыл, охвативший Элиаса.

Спустя минуту старый Моисей заговорил опять: «Впрочем, я понимаю, тебе было бы скучно оставаться здесь, когда все твои знакомые уезжают. Ты тоже уедешь. Но не для того, чтобы рисковать своей шкурой или стараться испортить ее другим, ты займешься иным делом. Теперь можно хорошо заработать на поставках фуража. Скоро Эльзас и Лотарингия будут заняты неприятелем. Возникнут сложности с доставкой продовольствия в действующую армию… разумеется, во французскую армию, потому что немцы, как победители, ни в чем не будут нуждаться. Надо позаботиться о подвозе к Парижу съестных припасов со стороны Шампиньи. Ты несовершеннолетний и потому не обязан нести службу, но услуги, которые ты можешь оказать, будут во сто раз важнее того, что могут сделать эти глупцы, впервые взявшиеся за оружие. Я дам тебе возможность показать, чего ты стоишь. Иди сюда, посвети мне».

Моисей прошел в угол погреба, отодвинул два бочонка и с трудом вынул из ямки окованный железом ящик. Достав из кармана связку ключей, он отпер замок и показал сыну тщательно уложенные свертки. В них находились двадцатифранковые монеты.

«Тут сорок тысяч франков золотом, – сказал Моисей. – Завтра ты первым поездом отправишься в Труа и положишь эти деньги в банк Барадье. Капитал, который я передаю в твое распоряжение, ты употребишь на покупку волов и овец и предложишь интендантству поставлять мясо. Скоро скот упадет в цене, а из-за того, что в армии начнутся сложности с провиантом, поставщики хорошо наживутся на перепродаже. Следуй моим указаниям, и, поставляя войскам провизию, ты принесешь больше пользы. Ты тоже будешь защищать свою страну. Зайди вечером в пивную, чтобы сообщить, что ты уезжаешь». – «Но что я скажу, если спросят, в какой корпус я поступаю?» – «Ты скажешь: «Я еду в Ретель, а там уж меня куда-нибудь зачислят». – «Хорошо, отец», – ответил послушный сын.

Как и любое несложное по замыслу предприятие, комбинация, придуманная Лихтенбахом, удалась вполне. В Меце, осажденном и переполненном войсками, припасенные им продукты быстро поднялись в цене. Соль, которую Моисей собирался продавать не очень дорого, стала пользоваться неожиданным успехом и ценилась дороже сахара. Солдаты сильно страдали от ее нехватки. Разбавленное лавочником спиртное также давало хороший доход. Но он с нетерпением ждал известий от наследника.

В последнем письме Элиас извещал о своем приезде в Париж. Он писал, что оставил тридцать тысяч франков в конторе Барадье в Труа и предполагает отправиться в Орлеан. Он привел в город пятитысячное стадо овец, но пришел к выводу, что невыгодно вести дела с правительством, которое «слишком стеснено в средствах и слишком бережливо». Больше от Элиаса не было никаких известий. И бессонными ночами Моисей с горечью думал о том, что сын его еще молод и неопытен, что его могли обокрасть, что доверенная ему сумма безвозвратно погибла. Старый еврей утешался, однако, мыслью, что Элиас не участвует в ужасных кровопролитных сражениях. Он видел своих соседей, клиентов, проходивших мимо с опущенными головами, и слышал их разговоры: «Что нового? Есть ли известия о вашем сыне? Где он? Если бы только наши мальчики были живы!»

Моисей мог по крайней мере ответить, что ничего не знает, оставаясь почти совершенно спокойным. А другие? Старый Граф внушал особенно серьезные опасения. Однажды его встретили холодным вечером с непокрытой головой на улице – он ходил по городу, говоря каждому встречному: «Если Антуан не вернется, я буду его убийцей! Я чувствую, что сын мой убит…» Старик горько заплакал, и его пришлось насильно увести домой; маленькая Катрин испуганно прижалась к матери, увидев отца в таком состоянии.

Однажды вечером обитатели Соборного квартала увидели санитарные фургоны и служащих, размещавших раненых по частным квартирам. В переполненных госпиталях не было свободных мест. Военные власти обращались к населению с просьбой разместить вновь поступивших раненых. В квартире Моисея разместили капитана гвардейского стрелкового полка, а у Графа – артиллерийского капитана, господина Тремона. Отступая со своей батареей, молодой офицер был ранен в бедро.

Проявляя заботу о раненом, отец Антуана несколько отвлекался, забывая о собственной тревоге. Капитан со временем начал вставать с постели, поддерживаемый Графом и его женой, и по вечерам рассказывал об алжирских и мексиканских экспедициях, в которых участвовал. Он обстоятельно объяснял своим хозяевам причины, по которым Франция терпела поражение, приписывая успехи немцев их удивительной организованности и совершенству орудий. «Видите ли, – говорил он, – исход войны зависит именно от качества орудий. Наши пушки не могут соперничать с пушками нового образца. Первым делом по окончании войны следует изучить эти орудия и взрывчатые вещества, обладающие большой разрушительной силой».

Наконец осада кончилась, и все храбрые защитники Меца до последнего были переданы живыми в руки неприятеля. Знамена побежденных подразделений были вывезены в Германию как военные трофеи. Спустя некоторое время пал Париж. На всем огромном пространстве полей сражений торжествующие крики победителей смешивались с воплями отчаяния побежденных. Одно за другим стали приходить известия, радостные для одних, горькие для других. Много погибших, много пленных, много раненых оказалось среди тех молодых патриотов, которые уходили из Меца на защиту страны…

Однажды утром Граф пил кофе с семьей и капитаном Тремоном, оставшимся в Меце до выздоровления, как вдруг с шумом распахнулась входная дверь. Затем послышались быстрые шаги на лестнице. Отец, мать и маленькая Катрин переглянулись и внезапно побледнели. В комнате царила абсолютная тишина. Все, казалось, были поражены одной мыслью: «Только Антуан может взбегать таким образом, прыгая через несколько ступенек…» И вот дверь отворилась, и на пороге появился высокий, черный, заросший бородой молодец: «Отец! Катрин! Матушка!» Из глаз его хлынули слезы. Графы вскочили с мест, обезумев от радости. Капитан Тремон улыбался, глядя на эту семейную сцену. Наконец, Антуан вырвался из объятий близких и воскликнул: «Боже, как я голоден!»

Его немедленно усадили за стол и принялись усердно угощать. Потом начались рассказы, прерываемые вопросами: «А где такой-то? А тот? Что с ним? Вернулся ли такой-то отряд?» Женщины не переставали креститься при упоминании об убитых, раненых и пропавших, мужчины только вздыхали. Самому Антуану уже три месяца не доводилось спать в постели. Он участвовал в нескольких сражениях, был произведен в фельдфебели и, хотя ни разу не был ранен, на всю жизнь проникся отвращением к военной службе. «Ну, с этим, вероятно, покончено навсегда! – сказал его отец. – Тебе не придется больше служить – наша несчастная страна раздавлена, разорена…»

И снова посыпались расспросы. Капитан Тремон стал расспрашивать молодого солдата о северной кампании. Антуан с восторгом заговорил о храбрости своих товарищей, об услуге, оказанной добровольцем Франсуа Барадье, сыном банкира из Труа, который спас ему жизнь, вырвав в день Бапомского сражения из рук пруссаков, когда фельдфебель Граф вместе с двенадцатью товарищами отбивался от превосходящих сил противника. «Он приедет повидаться с вами, – сказал Антуан. – Он обещал. Вы увидите, какой это славный, храбрый юноша». – «Твой спаситель!.. Он будет для нас самым дорогим гостем. Но дай посмотреть на тебя. Бедное дитя! Ты похож на разбойника…»