Книга Дела твои, любовь - Хавьер Мариас

Именно потому я теперь знаю, что простилась с ним тогда же, когда с ним простилась его жена: она — губами, а я — лишь глазами. Была жестокая ирония в том, что это случилось в день его рождения. Так что умер он, будучи на год старше, чем накануне вечером — в день, когда ему исполнилось пятьдесят.

Газетные сообщения расходились в некоторых деталях (вероятно, в зависимости от того, с кем из свидетелей — местных жителей или случайных прохожих — разговаривал репортер), но в целом совпадали. Около двух часов дня Девернэ, как обычно, припарковал машину в одном из переулков, отходящих от улицы Пасео-де-ла-Кастельяна, довольно близко от своего дома, — он наверняка собирался зайти за Луисой, чтобы отправиться с ней вместе в ресторан, — и еще ближе к небольшой уличной стоянке, принадлежавшей Высшей политехнической школе. Как только он вышел из машины, к нему подошел оборванец, который подрабатывал на той самой стоянке — помогал парковать машины в обмен на скромное вознаграждение, таких еще называют "гориллами", — и принялся осыпать его бранью. Он в чем-то обвинял Десверна, хотя в чем именно — понять было трудно: речь его была бессвязна и порой бессмысленна. Некоторые свидетели утверждали, будто слышали, как "горилла" обвинял Десверна в том, что тот "вовлек его дочерей в международную проституцию", другим показалось, что он выкрикивал непонятные фразы, из которых можно было разобрать только две: "Ты хочешь оставить меня без наследства!" и "Ты отнимаешь хлеб у моих детей!". Десверн попытался отделаться от него, просил опомниться, объяснял, что тот ошибся, принял его за другого, что он не имеет никакого отношения к дочерям "гориллы" и даже не знаком с ними, но оборванец (в одной из газет я прочла, что это был высоченный бородач тридцати девяти лет от роду и звали его Луис Фелипе Васкес Канелья) только больше горячился и продолжал ругать Десверна и проклинать его неизвестно за что. Привратник одного из находящихся поблизости домов слышал, как он кричал вне себя от ярости: "Чтоб ты сегодня умер, а завтра твоя жена тебя забыла!" Другая газета приводила еще более жестокое проклятие: "Чтоб ты сегодня умер, а твоя жена завтра же нашла себе другого!" Девернэ, отчаявшись успокоить "гориллу", махнул на него рукой и уже собирался направиться в сторону улицы Кастельяна, но тут "горилла", словно решив не дожидаться, пока сбудется его проклятие, и стать исполнителем им же самим вынесенного приговора, выхватил нож-"бабочку", с семисантиметровым лезвием, набросился на Девернэ сзади и начал наносить удары, вонзая нож, согласно одной из газет, в грудь и в бок, согласно другой — в спину и в грудь, а по версии третьей газеты — в спину, в грудь и в бок. По поводу количества нанесенных ударов тоже не было единого мнения: одна газета писала, что ударов было девять, другая — что их было десять, а третья называла цифру шестнадцать. В статье, приводившей эту последнюю цифру (которая и была, скорее всего, достоверной, поскольку автор ссылался на "данные, полученные при вскрытии"), говорилось также о том, что "при каждом ударе нож задевал жизненно важные органы, а пять ранений, согласно выводам патологоанатомов, оказались смертельными". Десверн пытался сначала вырваться и убежать, но разъяренный "горилла" наносил удары так часто и с такой силой — и при этом, как потом выяснилось, с такой удивительной точностью, — что избежать их не было никакой возможности, так что очень скоро Десверн обессилел, потерял сознание и рухнул на землю. Охранник одного из расположенных неподалеку офисов, "услышав крики, бросился к месту происшествия и, еще до прибытия патрульной машины, успел задержать нападавшего, приказав ему: "Не двигайся, пока не явится полиция!" Совершенно непонятно, как можно одним устным приказом остановить вооруженного невменяемого человека, только что пролившего кровь? Наверное, в руках у охранника был пистолет, хотя ни в одной газете не упоминалось об огнестрельном оружии — ни о том, что это оружие вынималось из кобуры, ни тем более о том, что оно направлялось на преступника. Зато во многих газетах говорилось, что, когда прибыла полиция, парковщик все еще держал в руке окровавленный нож, и что именно полицейские заставили его этот нож бросить. И, когда "горилла" швырнул нож на землю, на него надели наручники и отвезли в участок. "Из Главного управления полиции Мадрида сообщают, — писали газеты, — что по данному делу уже предъявлено обвинение в умышленном убийстве, но обвиняемый пока отказывается давать показания".

Луис Фелипе Васкес Канелья уже давно жил в брошенном на одной из соседних улиц автомобиле. Отзывы местных жителей о нем противоречивы — так бывает всегда, когда разные люди высказывают свое мнение об одном и том же. По словам одних, это был тихий человек, который никогда ни во что не ввязывался. Помогал найти свободное место на парковке и поставить машину — без подобострастия и без командного тона (и то, и другое совершенно необязательно, а порой и просто неприятно, но тут уж ничего не поделаешь: так работает большинство "горилл"), получая за это скромное вознаграждение. Он являлся на парковку после полудня, ставил оба своих синих рюкзака под дерево и ждал, когда кому-нибудь понадобятся его услуги.

Другие обитатели квартала, напротив, говорили, что он был человеком крайне неуравновешенным, что у него расстроена психика и что они давно устали от его выходок и уже много раз пытались изгнать его из неподвижного средства передвижения, в котором он обитал, и вообще много раз безуспешно пытались прогнать его из этого квартала.

У Васкеса Канельи прежде почти не было проблем с законом. Но за месяц до трагедии случился небольшой инцидент с участием не кого-нибудь, а шофера Десверна: парковщик наговорил ему грубостей, а потом, воспользовавшись тем, что боковое стекло машины было опущено, ударил кулаком в лицо. Тот вызвал полицию, "гориллу" арестовали "за совершение хулиганского нападения", но тут же и выпустили, поскольку в конце концов "пострадавший", то есть шофер, не захотел причинять ему вреда и не стал подавать иск.

Я узнала также, что первая встреча жертвы и палача произошла накануне рокового дня. Тогда парковщик тоже начал приставать к Десверну со своими бреднями. "Говорил о своих дочерях и о деньгах, которые у него хотят отнять", — рассказывал потом консьерж — наверняка самый разговорчивый из всех свидетелей — одного из ближайших к месту происшествия домов.

"Потерпевший объяснял ему, что тот его с кем-то путает и что он никакого отношения к его делам не имеет, — дополнял рассказ консьержа другой свидетель, — и в конце концов этот повредившийся в уме бедняга отошел в сторону, что-то бормоча себе под нос". И далее репортер позволил себе лирическое отступление в совершенно недопустимом фамильярном тоне: "Мигель и представить себе не мог, что душевное расстройство Луиса Фелипе будет стоить ему жизни и что трагедия произойдет всего через двадцать четыре часа. Первое действие спектакля, поставленного по специально для него написанному сценарию, было сыграно месяцем раньше — в тот день, когда произошла стычка с шофером, которого многие местные жители считали истинным объектом гнева Луиса Фелипе: "Кто знает, может быть, он был зол на шофера, — говорил один из них, — а потом перепутал его с патроном".

Высказывались предположения, что "горилла" был, должно быть, сильно не в духе весь последний месяц — с тех пор, как в их квартале начали устанавливать парковочные счетчики и он лишился своего скудного заработка. В одной из газет я обнаружила обескураживающий факт, на который другие репортеры не обратили внимания: "Поскольку подозреваемый в убийстве отказывается давать показания, установить, действительно ли между ним и его жертвой имеются родственные связи, как утверждают очевидцы происшествия, не удалось".