Книга Перелом - Дик Фрэнсис

Сейчас он сообщил, что будет счастлив воспользоваться моим предложением. Я поблагодарил и стал неловко извиняться:

— Я все обдумал и решил сам остаться...

Медленно кладя трубку, я поймал изумленный взгляд Маргарет. Я ничего не стал объяснять. Она ни о чем не спросила. После короткой паузы она принялась вскрывать оставшиеся письма.

Вновь зазвонил телефон. На сей раз, с непроницаемым лицом, Маргарет осведомилась, не угодно ли мне ответить мистеру Расселу Арлетти.

Я молча протянул руку.

— Нейл? — гаркнул знакомый голос. — Куда ты запропастился? Я еще вчера сообщил фирме «Грей и Кокс», что ты должен приехать. Они там с ума сходят. Сколько времени у тебя займет дорога?

«Грей и Кокс» в Хаддерсфилде с нетерпением ждали, что «Арлетти Инкорпорейтед» поможет им разобраться, почему их когда-то процветающая фирма оказалась на грани краха. А главный советник «Арлетти Инкорпорейтед» тем временем сидел в конторе Ньюмаркетских конюшен, проклиная все на свете.

— Передай им, что я не смогу приехать.

— Что?

— Рассел... послушай, тебе сейчас придется обойтись без меня. Мне необходимо остаться здесь.

— Ради всего святого, зачем?

— Больше некому.

— Ты говорил, что подыщешь замену от силы за неделю.

— Не вышло. Нет подходящей кандидатуры. Я не могу помогать «Грею и Коксу» за счет Роули Лодж. Сюда все-таки вложено шесть миллионов. Хочешь не хочешь, а я должен остаться.

— Но, черт возьми, Нейл...

— Извини, так получилось.

— "Грей и Кокс" будут в ярости.

— Поезжай туда сам. Ситуация самая обычная. Планируя выпуск товаров, занижают цены. Потом выясняется, что производство обходится дороже, и образуется дефицит. Плохое финансирование.

Он вздохнул.

— У меня нет твоего таланта выискивать первопричину. Других — сколько угодно. — Он задумался. — Придется просить Джеймса, когда он вернется из Шорхэма. Но ты точно не сможешь?

— Не рассчитывай на меня месяца три.

— Нейл!

— А еще лучше, пока не кончатся скачки в дерби...

— Не может перелом так долго срастаться, — возразил он.

— Этот — может. Раздробленные кости вышли наружу, и врачи долгое время предполагали, что ногу вообще придется ампутировать.

— А, черт!

— Я тебе позвоню, — сказал я, — дай только освободиться.

Когда нас разъединили, я долгое время сидел, уставившись в пространство, потом медленно положил трубку.

Маргарет слушала наш разговор с бесстрастным лицом, опустив глаза долу. Она никак не отреагировала на мое вранье.

«Не в последний раз», — подумал я.

Глава 3

День плохо начался и в дальнейшем не принес ничего хорошего. Я отправился на Пустошь понаблюдать за вечерней проездкой, и там мое тело стало болеть в самых неожиданных местах. Этти спросила, что у меня с зубами. Судя по моему лицу, пояснила она, я, должно быть, сильно мучаюсь.

Я ответил, что с зубами полный порядок и вообще, не пора ли заняться делом. Мы стали обсуждать достоинства и недостатки каждой лошади, оценивая их потенциальные возможности. Этти сказала, что Архангел обретет необходимую форму к скачкам на приз в две тысячи гиней.

Когда я поставил ее в известность, что временно остаюсь за тренера, на лице ее отразился неподдельный ужас.

— Это невозможно!

— Не очень-то у вас лестное обо мне мнение, Этти.

— Да нет, просто... Вы же совсем не знаете лошадей... — Она запнулась и решила подойти к решению вопроса с другой стороны:

— Вас никогда не интересовали скачки. Вы и маленьким не любили ходить на ипподром и плохо себе представляете, что к чему.

— Справлюсь, — ответил я. — С вашей помощью, конечно.

По-моему, мне не удалось ее убедить. Этти вообще не страдала тщеславием и никогда не переоценивала своих возможностей. Она прекрасно понимала, что тренировать лошадей — дело сложное и что сама она еще недостаточно хорошо разбирается во всех его тонкостях. Редко у кого можно встретить такую самокритичность, особенно в спорте. На трибунах всегда толпятся тысячи знатоков, которые все знают лучше всех.

— Кто займется составлением заявочных списков? — сурово спросила она, явно давая понять, что я на это не способен.

— Отец, как только ему станет легче. У него будет куча свободного времени.

На сей раз она удовлетворенно кивнула головой. Составить заявки на лошадей, способных выступить наиболее удачно, — большое искусство, которое под силу не каждому тренеру. От правильно поданных заявок зависит престиж и успех конюшен: нельзя включать сильную лошадь в слабый состав и наоборот. Мой отец сделал себе имя в основном на том, что почти всегда верно решал, какая лошадь должна участвовать в тех или иных скачках.

Жеребец-двухлетка встал на дыбы и передними копытами лягнул другого жеребца прямо в колено. Наездники просто не успели вовремя развести их, второй жеребец захромал. Этти отругала наездников ледяным голосом и велела одному из них спешиться и отвести лошадь в конюшни.

Я смотрел, как тот понуро бредет, ведя жеребца в поводу. С каждым неуверенным шагом голова лошади кивком опускалась вниз. Теперь колено жеребца распухнет, воспалится и станет горячим на ощупь, но, если повезет, придет в норму дня через три. А если нет — придется сообщить владельцу. И сделать это надо будет тренеру, то есть — мне.

Итак, за сегодняшнее утро одна лошадь околела и две получили травмы. Если так пойдет дальше, толстяку некого будет разорять.

Когда мы вернулись в манеж, у подъезда дома стояла полицейская машина, а в конторе нас ждал полисмен. Он сидел в моем кресле, разглядывая свои ботинки, и очень решительно поднялся, когда я вошел.

— Мистер Гриффон?

— Да.

Он не стал тратить времени на формальности.

— К нам поступила жалоба, сэр, что сегодня утром одна из ваших лошадей сбила велосипедиста на Моултон Роуд. Молодая женщина тоже предъявила претензии по поводу той же лошади, которая подвергла опасности жизнь ее ребенка.

Полисмен был в форме с сержантскими погонами — молодой парень лет тридцати, коренастый и уверенный в себе. Разговаривал он так вызывающе вежливо, что можно было расценить это как своего рода хамство, и, насколько я понял, он целиком и полностью был на стороне жалобщиков.

— Скажите, сержант, велосипедист получил увечья?

— Он весь в синяках, сэр.

— А что с велосипедом?

— Не могу знать, сэр.

— Как вы думаете... э-э-э... возможно джентльменское соглашение?