Книга Волк. Рождение - Виктория Гетто

…Слуги с натугой вытаскивают мертвеца из сарая, а доса Аруанн с осуждающим видом приближается ко мне, собираясь разразиться гневной проповедью, но мой бешеный взгляд, поскольку я ещё до конца не успел успокоиться, заставляет все невысказанные слова застрять в горле женщины. Она вздрагивает, и на её лице постепенно проявляется не меньший, если не больший страх, чем у прислуги. Поднимаюсь.

– Мама, у нас нет мяса?

– И ты можешь после этого спокойно есть? После убийства своего брата?!

– Могу. И они – тоже. Если сервы нормально не поедят…

…Киваю на кучку слуг, с натугой волочащих по земле грузное тело убитого…

– То просто не смогут нормально работать дальше.

Аруанн вдруг зябко обнимает свои плечи, обтянутые ветхой материей платья бурого цвета, руками и тихо отвечает:

– Откуда оно у нас, Атти?

– Понятно. А лук со стрелами у нас найдётся?

Поскольку неподалёку довольно густой лес, где должна быть живность, годная для употребления в пищу. К тому же там, насколько я помню задней памятью, есть и речка, текущая с гор. И в ней просто обязана водиться рыба… Матушка запинается на полуслове:

– Есть арбалет твоего отца. И я думаю, что он ещё годен. Но вот стрел…

…Агрегат находится в кузнице, висящим на стене. Грубое ложе, небольшой стальной лук, с такой же тетивой из проволоки. Но зато отсутствуют два самых важных компонента – болты, в смысле, стрелы. И – натяжное устройство, в просторечии именуемое 'козьей ногой' или рычагом. Плохо. Быстро ревизую наличность в кузне: молот большой и молоток маленький, грубые клещи. Зубило. Несколько полос и прут из скверного железа. При попытке вставить прут в отверстие ворота, тот гнётся. А больше ничего подходящего нет. Вот же… Куда ни кинь – везде клин! Что такое не везёт, и как с ним бороться… Снова и снова осматриваю кузню – всё без толку. Горн не разжигали, наверное, лет так дцать, потому что меха рассохлись до такой степени, что заскорузли намертво. Да уж, здесь нужна твёрдая хозяйская рука, а главное – мужская. Потому что женщина, особенно, такая добрая и мягкая, как моя мама, не может быть хорошей хозяйкой… Опять делаю себе зарубку для памяти, в списке неотложных дел. Их уже набирается четыре – деньги, еда, люди, кузница… Мешок с древесным углём… И тут меня словно обжигает – вот же оно, решение! Тем временем народ возвращается уже без тушки бастарда.

– Всем – спать! Ночью опять работа!

Громогласным голосом отдаю приказ, а сам торопливо выуживаю из мешка пару чёрных кусков угля и, подхватив прут, бегу на кухню, где пока ещё не остыла печь, в которой производится перегонка вина на самогон. Сую прут в угли, которые пышут так, что даже подходить к ним приходится, прикрывая рукавом лицо, затем убираюсь подальше в угол, ставлю перед собой ведро с водой, расстилаю тряпку и начинаю тереть угли друг о друга. Тот крошится мелким порошком, постепенно горка чёрного цвета растёт, а время от времени прерываюсь, поглядывая на прут в очаге. Железяка начинает нагреваться. Тёмно красный. Красный, алый. Даже соломенный… Отлично! Хватаю вторую тряпку, бегу к очагу, вытаскиваю пруток за конец и торопливо кручу раскалённый до жёлтого цвета конец в своём угольном порошке, тот вспыхивает мелкими искрами, но тряпка не загорается. Наконец можно и прекращать. Кидаю огрызок металла в воду. Треск, шипение, облако пара вырывается из пузырящейся возле прута влаги, клокотание. Всё нормально. Лабораторная работа из цикла прикладной истории – приведение болотного железа в пригодное для изготовления орудий труда состояние… Вода быстро согревается, но меня это не волнует. Снова сую прут в очаг, только вот угли уже начинают остывать, поэтому подкидываю в печь с десяток поленьев и иду снова в кузницу. Потом процесс повторяется вновь. Снова нагрев до светлого цвета, потом посыпание горячего прутка угольным порошком и закалка в воде. На всё уходит примерно два часа. Зато теперь у меня есть рычаг, которым я без особых усилий натягиваю арбалет. Ну а что приспособить вместо стрел? Приходиться чесать затылок, и тут я вспоминаю, что в папочкиных покоях видел интересную коробку. Уж не там ли болты? Ищу маму. Та находится у ворот, где лежит куча перепрелого до желтизны навоза. Она, вооружившись метлой, подметает землю перед въездом в замок. Ну, это уже вообще…

– Мама! Перестань. Пойдём, откроешь покои отца – там стрелы к арбалету. Я видел.

Женщина молча откладывает метлу, и мы вновь поднимаемся по лестнице. Её молчание меня настораживает, но я тоже не подаю виду. Ежу понятно, что доса Аруанн сильно разгневана произошедшим. Меня это не особо беспокоит, но я боюсь другого – вдруг она откажется от сына. То есть, от меня? Хотя судя по тому, что я прочёл в её глазах, она любит того, прежнего Атти, слепой, не рассуждающей любовью. Значит, скоро отойдёт. Либо сперва остынет, потом отойдёт…

Несмазанные петли визжат, словно режут поросёнка. И – я не ошибся! Быстро открываю клапан сумки – точно угадал! Три коротких стальных стрелы. Да ещё густо смазанные застывшим от времени и почерневшим жиром непонятного происхождения, защищающим металл от ржавчины. Это их и спасло от превращения в труху.

– Думаешь, ты сможешь чего-то добыть?

Кладу руку на меч, по-прежнему висящий у меня на поясе.

– Я глава рода. И владения Парда. Не пойму, почему ты не посылала своих сервов на охоту.

Она молчит, потом поясняет:

– Закон. Они могут охотиться лишь в сопровождении лорда.

Идиотизм! Если нет главы владения, значит, дохни с голода, но в лес не ходи? Вновь обвожу покои покойного барона взглядом – больше здесь ничего нет, кроме деревянного устройства для лучины. Запамятовал, как эта штука называется. И вдруг, словно удар молнии: меч то – меч! Но ведь ещё должна быть баронская цепь!

– А где знак барона?

Матушка вновь тяжко вздыхает, потом бросает:

– Иди за мной…

Снова запираем двери, идём по переходам куда-то в глубину строения. Вновь потемневшие, рассохшиеся доски двери. Но в этот раз она открывается без шума, и я снова оказываюсь в комнате матушки. Там чисто, как и должно быть. В углу – небольшой старый даже на вид сундук. Наверное, там хранится её смертное платье, в которое женщину облачат после смерти. На стене, на вбитом в щели кладки колышке висит чистая тряпица, вместо полотенца. На полке из горбыля – глиняный, грубой работы кувшин. Понимаю, что для умывания. Матушка подходит к сундучку, снова достаёт из-под фартука ключ, открывает крышку. Потом копается внутри – я из деликатности остался у двери, не в силах оставаться спокойным от увиденного. Поскольку кровати ли или лежанки для спанья у Аруанн нет – на полу лежит охапка старой соломы, прикрытая… Опять вспоминаю – рядном. На щеках вспухают мышцы комками нервов. Изо всех сил сдерживаю ругательства, рвущиеся из меня, и уже в который раз за день даю клятву всё здесь изменить…

Матушка оборачивается, в её руках символ баронской власти и титула.

– Вот, Атти… Она у меня. Только пока тебе не исполнится шестнадцать, и ты не пройдёшь обряд в храме Высочайшего, носить его тебе нельзя.