Книга Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство - Дэйв Пельцер

По ночам мне ужасно хотелось кушать; мой живот ворчал, будто там поселился злой медведь.

Я смотрел в темноту и пытался успокоить себя мыслью о том, что, «может быть, завтра меня накормят обедом». Спустя несколько часов мне удавалось забыться, но голод преследовал меня и во сне. Мне снились огромные гамбургеры со всевозможными начинками. Я хватал их и подносил ко рту. Я мог четко рассмотреть каждую деталь гамбургера: прожилки жира на мясе, толстые куски плавленого сыра, салат и помидоры, блестевшие от соуса и приправ. Я держал его у самого рта и уже готовился откусить, но ничего не происходило. Я пытался снова и снова, но моя фантазия оставалась безвкусной, как бы сильно я ни напрягался. Через несколько секунд я просыпался, и живот урчал еще тоскливее, чем прежде. Я не мог утолить голод даже во сне.

Вскоре после того как мне стала сниться еда, я начал красть ее в школе. В животе сворачивался холодный комок страха и предвкушения. Предвкушения — поскольку я надеялся утолить голод. Но я также знал, что меня в любой момент могут поймать, и поэтому боялся. Я всегда крал еду перед уроками, пока ребята играли на площадке. Осторожно пробирался вдоль стены классной комнаты, «ронял» свою коробку для завтрака рядом с остальными и садился на корточки, чтобы никто не мог заподозрить, что я копаюсь в чужих вещах. Первые несколько раз было несложно, но потом некоторые ученики стали обращать внимание на пропавшее печенье и конфеты. И вскоре весь класс начал меня ненавидеть. Учитель сообщил о кражах директору, а тот позвонил матери. Круг замкнулся. Звонок директора привел к тому, что мама стала бить меня еще сильнее и давать еще меньше еды.

На выходных, в качестве наказания за кражи, мама вообще отказывалась меня кормить. В ночь с воскресенья на понедельник я, судорожно сглатывая слюну, придумывал новые, более надежные способы добывать еду так, чтобы меня не поймали. Например, я решил красть завтраки в других классах, где меня почти никто не знал. В понедельник утром я выскакивал из маминой машины и мчался к первоклашкам, чтобы успеть до звонка стащить что-нибудь из их коробок. Я старался действовать как можно быстрее, но директору потребовалось немного времени, чтобы вычислить вора.

Итак, в школе меня ненавидели, а дома ждало двойное наказание в виде голода и побоев. К тому времени я фактически перестал быть членом семьи. Я существовал, но меня не признавали. Мама даже перестала использовать мое имя, обращаясь ко мне просто «мальчик». Мне не разрешалось есть с остальной семьей, играть с братьями или смотреть телевизор. Ко мне относились хуже, чем к слуге. Как только я возвращался с уроков, то должен был приступать к выполнению многочисленных заданий, которые без устали выдумывала мама. После того как с домашними делами было покончено, я отправлялся в гараж и стоял там до тех пор, пока не требовалось убрать со стола после ужина и помыть посуду. Я четко уяснил: если мама заметит, что я позволил себе сесть или лечь на пол, последствия будут ужасными. Я стал настоящим рабом.

Папа был моей последней надеждой; он старался, как мог, чтобы добыть для меня хоть немного еды. Он пытался напоить маму, надеясь, что от этого ее настроение улучшится. Убеждал ее изменить отношение ко мне. Даже пытался подкупить, обещая достать чуть ли не звезду с неба. Но все было бесполезно. Мама оставалась непреклонна. А от алкоголя ее характер портился еще больше. Она превращалась в настоящее чудовище.

Я видел, что папины старания помочь мне только ухудшают их с мамой отношения. Вскоре они начали ссориться по ночам. Лежа в кровати, я слышал, как они кричат друг на друга. К тому времени они были порядком пьяны, и мама не стеснялась в выражениях. Неважно, с чего начиналась ссора, в результате они все равно ругались из-за «мальчика». Я понимал, что папа пытается защитить меня, но все равно дрожал от страха. Ведь он снова проиграет, и завтра мне будет только хуже. Когда они только начинали ссориться, мама бросалась к машине и уезжала, стартуя так резко, что шины визжали. Обычно она возвращалась домой меньше чем через час. И на следующий день они оба вели себя так, будто ничего не случилось. Когда папа придумывал повод, чтобы спуститься в гараж и принести мне кусок хлеба, я был ему очень благодарен. Он каждый раз говорил, что не собирается сдаваться.

Но ссоры между мамой и папой происходили все чаще, и он тоже начал меняться. Теперь после очередного скандала он нередко собирал сумку с вещами и уезжал на работу посреди ночи. После того как за ним закрывалась дверь, мама выгоняла меня из кровати и тащила на кухню. Я стоял в одной пижаме, дрожал от холода и страха, а она начинала меня избивать. Но я уже придумал несколько уловок для таких случаев. К примеру, я ложился на пол, притворяясь, что у меня нет сил стоять. Вскоре это перестало работать. Мама хватала меня за уши, поднимала на ноги и начинала кричать мне в лицо, так что у меня глаза слезились от ее алкогольного дыхания. По ночам она обычно вопила одно и то же: это я виноват в том, что они с папой ругаются. Иногда это продолжалось так долго, что у меня ноги начинали дрожать от усталости. Единственным спасением было смотреть в пол и надеяться, что мама наконец выдохнется.

К тому времени, как я перешел во второй класс, мама была беременна четвертым ребенком. Моя учительница, мисс Мосс, начала проявлять ко мне особый интерес. Сперва она спрашивала, почему я стал таким невнимательным и рассеянным. Я врал, что допоздна смотрю телевизор. Но ее это не убедило. Она продолжала допытываться, почему я все время хочу спать, почему моя одежда в таком состоянии, откуда у меня столько синяков. Мама предусмотрительно придумала несколько историй для подобных случаев, и мне оставалось только пересказывать их учительнице.

Шли месяцы, и мисс Мосс становилась все более настойчивой. И однажды она сообщила директору школы о своих наблюдениях. Он знал обо мне лишь то, что я ворую еду у других учеников, поэтому позвонил матери. Его действия произвели эффект взорвавшейся атомной бомбы. Только эта бомба взорвалась у меня над головой. Когда я вернулся из школы, мама вела себя хуже, чем когда-либо. Она была в бешенстве, ведь какая-то учительница-«хиппи» посмела обвинить ее в жестоком обращении с детьми. Мама решила, что обязательно встретится с директором и докажет ему, что это ложь. К концу «разговора» у меня был разбит нос и не хватало одного зуба.

На следующий день после уроков я обнаружил, что мама улыбается так, будто выиграла в лотерею миллион долларов. Она рассказала, как приоделась и с малышом Расселом на руках отправилась к директору. Мама объяснила ему, что у Дэвида слишком живое воображение. Иногда он намеренно причиняет себе боль, чтобы привлечь ее внимание, поскольку новорожденный отнимает у нее слишком много времени и сил. Я легко представил, как она по-змеиному улыбается директору и воркует с Расселом, чтобы произвести хорошее впечатление. В конце разговора мама заявила, что с радостью будет сотрудничать со школой. Они могут звонить ей в любое время, если возникнут какие-либо проблемы с Дэвидом. Учителей проинструктировали, чтобы они не обращали внимания на дикие истории о том, что меня не кормят и избивают дома. Я стоял посреди кухни, слушал, как она хвастается своей победой, и ощущал ужасную пустоту в груди. Теперь мама больше, чем когда-либо, уверена в своей безнаказанности. И мне остается только бояться за свою жизнь. Я мечтал навсегда исчезнуть и никогда не встречаться с другими людьми.