Книга Письма в Древний Китай - Герберт Розендорфер

Итак, сегодня утром я с помощью господина Ши-ми облачился в Ко-тунь, взял зонтик и покинул дом. Дом, где находится лавка, мне уже знаком, потому что мы всегда проходили мимо него, когда господин Ши-ми водил меня к почтовому камню. Мне надо было лишь пересечь одну каменную дорогу. Я стоял у края дороги и внимательно смотрел то в одну, то в другую сторону, пока не убедился, что этих злосчастных повозок Ma-шин нигде не видно. Тогда я быстро перебежал через дорогу, вошел в лавку и проговорил слова, которым научил меня господин Ши-ми: «Полшэна масла, пожалуйста» (один местный «ли-ти» примерно соответствует нашему полшэна). Обращение, конечно, слишком краткое и невежливое. Если бы ты или я вошли в такую лавку у дома, мы сказали бы, конечно: «Не могла бы ты, о достойнейшая владелица этой лавки, ясное солнце нашего квартала, оказать мне великую милость и отпустить полшэна твоего благоуханного масла, если, конечно, ты не намеревалась использовать его в более благородных целях, чем расточительно продавать его таким недостойным людишкам, как я; и не будешь ли ты так добра принять от меня эту жалкую потертую монету, стоимость которой, конечно, ни в коей мере не покрывает стоимости твоего несравненного масла, — если ты, конечно, соизволишь снизойти до общения со мною, ничтожным просителем». Но так много слов на здешнем языке я просто пока не смог бы произнести по памяти.

Выученную же фразу я произнес довольно внятно, и человек, сидевший в лавке, действительно отпустил мне полшэна масла, а я положил на прилавок монеты, которые дал мне господин Ши-ми. Признаться, я был горд собою. Правда, человек, сидевший в лавке, глядел на меня, как на какого-нибудь диковинного жука, но к этому я уже привык. Потом он прокричал какие-то слова, которых я не понял: вероятно, он так меня приветствовал. Я отвесил ему одну седьмую поклона. Когда же я направился к выходу, он догнал меня и снова закричал. Я раскрыл зонтик, возвел глаза к небу и сказал: «Хуэ По-го!» Эти слова подействовали: он закивал головой и засмеялся. Очевидно, мы прекрасно поняли друг друга.

Я пошел домой. Я был горд своими успехами и чувствовал себя среди людей на улице так спокойно и уверенно, как если бы был одним из них. И вдруг из моей глотки вырвался крик, а бутылка чуть не упала на землю, потому что мне встретилось нечто совершенно невероятное, ранее никогда мною не виданное. К сожалению, я не смог описать это явление господину Ши-ми, ибо мне пока не хватает слов, а потому не знаю, как оно называется. Явление более чем удивительное, хотя местные жители, видимо, давно к нему привыкли. Навстречу мне ехал человек на очень странной повозке. У повозки было два колеса, но они располагались не друг против друга, как у тачки, а одно за другим. Сам человек восседал на заднем колесе, но не падал. Как это объяснить, не знаю. По всем человеческим понятиям эта повозка или тачка должна была бы немедленно опрокинуться, однако человек не только не падал, но, напротив, продвигался вперед довольно быстро, ухитряясь при этом еще дрыгать ногами. Я склонен считать его фокусником, который овладел этим опасным искусством, чтобы зарабатывать на жизнь. Его повозка двигалась, конечно, медленнее, чем повозки Ma-шин, но все-таки быстрее, чем ходит человек. Я долго глядел вслед бедному фокуснику. Когда я наконец добрался до дому, господин Ши-ми уже стоял у дверей и ждал меня, очевидно, обеспокоенный, не случилось ли со мной чего-нибудь по дороге.

Но я, пожалуй, продолжу описание приключений, выпавших на мою долю во второй день моего пребывания в этом удивительном мире.

Тот добрый и благородный мандарин и судья не только отпустил меня на свободу, но и пригласил в свою повозку Ma-шин, предварительно позаботившись о том, чтобы мне вернули сумку. (Я тотчас же заглянул в нее и убедился, что и компас времени, и все серебряные ланы, и даже бумага были на месте. Видимо, здешние стражники все же отличаются честностью.) Мы поехали (в дороге я опять лишился чувств) к дому мандарина. Не исключаю, что он, как человек образованный, пусть даже и по здешним варварским меркам, в какой-то мере догадывался о моем высоком ранге. Во всяком случае, я был для него уже не узником, а гостем, это было легко заметить. Но если ты полагаешь, что дом судьи хотя бы отдаленно напоминает дома наших высокопоставленных мандаринов, то глубоко ошибаешься. Будем считать, что ранг у него не ниже, чем у моего двоюродного племянника Цзян Вана, не так давно начавшего служебную карьеру и достигшего лишь девятого ранга. У Цзян Вана, если я не ошибаюсь, имеется одна старшая и три младшие жены, шесть наложниц и что-то около двух или трех десятков слуг, не говоря уже о красивом, хотя и скромных размеров дворце. А у этого мандарина — одна-единственная жена, наложниц вообще нет, да и слуг я нигде не видел. (Здесь же замечу, что у господина Ши-ми нет ни супруги, ни наложниц. И это очень странно. Ведь он не нищий, не монах и не пьяница.) Дом судьи, хотя и построен из камня, очень некрасив. Хорошо, я не исключаю, что вместе со всей культурой изменились и представления о том, что такое красивый дом. Но представления о большом и малом?.. Казалось бы, в стране великанов и жилища должны соответствовать размерам ее обитателей. Между тем это совсем не так. Живут они в страшной тесноте. Дом судьи со всеми его помещениями и вполовину не так велик, как мой малый садовый павильон, да и тот в свое время пришлось расширять, потому что моим красногрудым чижам не хватало места для полета. Но это, в конце концов, ничего не значит, я был рад, что обрел хоть какое-то пристанище. У судьи я прожил двое суток.

Мое первое письмо, те несколько иероглифов, которые ты получил от меня сразу после «прибытия», я писал еще на мосту, до того, как увидел первого великана и пережил все эти приключения; я сразу и положил его на почтовый камень. Потом я решил написать тебе подробнее. И тут возник вопрос, как я теперь найду наш почтовый камень, мост, да и сам канал Голубых Колоколов? Я подумал, что проводить меня туда может только судья, хотя и знал, что мне при этом придется вытерпеть еще одну поездку на повозке Ma-шин. Но как объяснить все это судье? Ведь из местного языка я не знал пока ни единого слова. И тогда я, как сумел, исполнил перед судьей пантомиму «Двое стражников хватают почтенного мандарина Гао-дая». И еще сыграл ему сцену «Повозка Ma-шин наскакивает на дерево возле моста через канал Голубых Колоколов». Взявшись за дверную ручку, я покачался немного, изображая колокола, потом указал на голубой зонтик супруги господина судьи, а потом лег на пол и взволновал, если можно так выразиться, все свои члены… Но то ли оттого, что мои артистические способности оставляют желать лучшего, то ли потому, что канал переименовали, судья ничего не понял. Лишь после того, как я очень медленно и разборчиво повторил сначала одну сцену, потом вторую, он начал что-то понимать. Мы залезли в его Ma-шин, поехали и, заметив на моем лице радость по поводу узнавания канала и моста, судья догадался, что именно это мне и было нужно.

Когда я уселся на камень, извлек из сумки почтовую бумагу и начал писать, судью разобрало любопытство. Он ходил вокруг меня, заглядывал в письмо и весьма невежливо вглядывался в меня. Нравы здесь, конечно, грубые; впрочем, я уже писал тебе об этом. Но поскольку прочитать он все равно ничего не мог, я не обращал на него внимания. Прежде чем положить письмо на условленное место, откуда оно — несомненно, к величайшему изумлению, а то и страху судьи, если бы он увидел это, — должно было исчезнуть как по мановению волшебного жезла, я жестами попросил его отойти немного. На этот раз он понял меня довольно быстро, и у него достало такта исполнить мою просьбу. Вообще же такт и сдержанность отличают жителей города Минхэнь (так называют теперь нашу столицу) довольно редко. Господин Ши-ми, которого я с каждым днем ценю все больше, составляет приятное исключение.