Книга Добрые слуги дьявола - Кармен Посадас

Однако это было еще не самое ужасное: по-настоящему мучительно было думать о том, что он не только не вернулся домой, но и почти забыл о собственном отце. Том после всех финансовых катастроф жил в съемной квартирке в компании с портретом покойной жены. Однако это последнее было уже не воспоминание, а реальность, и такая горькая, что Мартин не осмеливался глядеть ей в лицо. Ему легче было выносить воспоминания, сидящие на барной стойке, — ведь они были совсем крошечные и вели себя вызывающе лишь тогда, когда кто-нибудь из посетителей бара бросал монеты в музыкальный автомат. Плачевное же положение отца было действительностью, и очень жестокой.

Однако не стоит думать, что Мартин был человеком безответственным или сентиментальным. Все знавшие его сходились на том, что он был необыкновенно красивым мужчиной. Правда, теперь, когда Мартину исполнилось тридцать четыре, девчонки при виде его не останавливаются уже как вкопанные посреди улицы, но он до сих пор сохранил ту небесную красоту, обладателю которой прощается все, по крайней мере на начальной стадии знакомства, пока безусловная симпатия не уступила еще место зависти. «Умение нравиться» или «умение расположить к себе» — так называла Флоренсия это качество, которым, кстати, сама не обладала. Но, несмотря на то что у тебя оно есть или именно поэтому, тебя нужно было бы назвать Кандидом, простофиля. Ты думаешь: все к лучшему в этом лучшем из миров, так что живи и радуйся! А разве опыт не научил тебя, недотепа, что расположить к себе — это лишь первый шаг, а все самое трудное — потом?

Но, несмотря ни на что, Мартин продолжал верить в свою счастливую звезду, потому что иллюзии, порождаемые красотой, столь же обманчивы и намного более упрямы, чем миражи в пустыне. Единственное, чему его научили неудачи, — по возможности использовать свой «дар». Или по крайней мере разумно его употреблять. Мартин знал, например, как с помощью своего обаяния добиться, чтобы служащая — или даже служащий — отдела иммиграции подготовила его документы для рассмотрения в первую очередь, но он интуитивно чувствовал, что не следует злоупотреблять этим даром для отсрочки платежа за мансарду (несмотря на то что его квартирной хозяйкой была чувствительная пятидесятилетняя дама). В последнем случае обаяние должно было быть лишь приправой к добрососедским отношениям. «Донья Тересита, может, подремонтировать вам полотенцесушитель? По-моему, он чуть-чуть покосился». И донья Тересита позволяла Мартину делать все, что угодно ради возможности лицезреть его лопатки. «…Такие загорелые, ты не представляешь, дорогая… это бог, настоящий Аполлон, как говорит Ракель… А волосы! Ах, какие у него белокурые волосы», — сообщала она по телефону своей невестке, скользя взглядом по каждому мускулу, каждому изгибу прекрасного тела Мартина.

Благодаря добрососедским отношениям у Мартина довольно часто появлялась возможность подработать, чтобы кое-как перебиваться в периоды между звонками из модельного агентства, куда он поступил, приехав в Мадрид несколько месяцев назад. Предложения были ничтожными, потому что тридцатичетырехлетний бог не может соперничать с целым легионом восемнадцатилетних смертных, какой бы небесной красотой он ни обладал. К тому же, как сказал Мартину однажды один человек, оказавшийся нечувствительным к его обаянию (это случилось как раз в этом баре, за бокалом виски в половине восьмого): «А ты что думал, блондинчик, что ты здесь всех покоришь своей красотой? Испанцы теперь не низенькие и не бровастые, как раньше. Теперь у нас все парни ростом метр девяносто и похожи на голливудских звезд, ты что, не видишь?»

Мартину Обесу нравились праздные разговоры со случайными знакомыми — приезжими, иностранцами (они наводняли эту часть Мадрида, пограничную с Растро) и постоянными жителями города — коренными мадридцами, сенегальцами, марокканцами, китайцами, потомками экстремадурцев во втором поколении, индийцами, хорватами и такими же, как он сам, латиноамериканцами. Однако Мартин изливал душу случайным знакомым лишь потому, что, хотя он уже несколько месяцев жил в сырой мансарде на улице Ампаро, друзей у него еще не было и он продолжал оказывать соседям мелкие услуги, чтобы те приняли его за своего, в особенности мужчины. С раннего возраста (хотя его сестра была убеждена в обратном) Мартин Обес знал, что, добившись расположения, необходимо еще быть принятым обществом, но в этом случае красота уже не помощник, потому что она помогает открывать, главным образом, не двери, а окна.

Так обстояли дела. И вот однажды, когда Мартин занимался починкой стиральной машины доньи Тереситы, в доме и парикмахерской которой (как и у ее подруг) в последнее время стал орудовать какой-то полтергейст, выводивший из строя всю бытовую технику, ему позвонили из агентства. Мартин всегда держал телефон под рукой, в кармане брюк — скорее на всякий случай, чем из реальной необходимости, но в тот самый момент, когда раздался звонок, стиральная машина доньи Тереситы затряслась в таких невиданных конвульсиях, словно ее кто-то нарочно вывел из строя. Лишь несколько позднее, за вечерней чашкой кофе, Мартин прослушал на автоответчике сообщение Пепы, секретарши из модельного агентства. Какую-то крутую, по ее словам, фирму заинтересовала его фотография, и ему предлагали работу. Да, да, именно так: его приглашали не на какие-то там пробы, а сразу на собеседование с хозяйками фирмы. «Можешь даже не волноваться, они хотят тебя, и только тебя, потому что, — Пепа особенно выделила эти слова, — похоже, ты просто создан для этой роли. Так что записывай, красавчик: «Гуадиана Феникс филмз», улица Ареналь, дом тринадцать, вторая дверь налево, в двенадцать тридцать, спросишь Карину или Роберту. У тебя все получится, не сомневайся. Целую».

Мартин Обес взглянул на барную стойку, где обычно сидели, как озорные дети на заборе, его воспоминания, и увидел, что все они болтают своими ножками.

5. ЗНАКОМСТВО С «ГУАДИАНА ФЕНИКС ФИЛМЗ»

— У дьявола должна быть внешность ангела, — сказала Карина и оценивающе потрогала бицепсы стоявшего перед ней Мартина. В этот момент ему даже без помощи музыкального автомата вспомнилась сценка из детства: гаучо с травинкой в зубах и мудрым, скучающим взглядом осматривает корову, заглядывая ей в уши, ощупывая ноги, круп, копыта и залезая бесстрастными пальцами хирурга в промежность животного.

— Смотри, что я сейчас сделаю, Ро, — сказала одна из девиц, и Мартин инстинктивно напряг все мускулы.

К счастью, инспектирующая рука скользнула мимо, погладила его по торсу и поднялась к голове, чтобы потрепать его по волосам, как ребенка. Потом она снова быстро скользнула вниз, но опустилась уже не на Мартина, а на плечо другой девицы.

— Если мы покрасим ему волосы и брови в иссиня-черный цвет — он будет просто неотразим, а длина до плеч — как раз то, что нужно, — сказала одна из них, и другая с ней согласилась.

— После того фильма, где мы работали вместе, Ро, я не видела никого так похожего на Люцифера, как этот парень.

— Это верно, Кар.

— Ты гениальна, Ро.

— И ты, Кар.

Немного успокоившись, Мартин решил присмотреться к окружающей обстановке и оценивавшим его девицам. Они были абсолютно одинаковые. Точнее, казались таковыми, повторяя друг друга с симметричностью неразлучных подруг. На Ро были надеты черные брюки и серая футболка, а на Кар — серые брюки и футболка, вероятно некогда бывшая черной. У обеих волосы были покрашены в рыжий цвет, хотя у Кар — с желтоватым оттенком, а у Ро — нет. Обе курили сигареты без фильтра и с маниакальной частотой отхлебывали воду из пластиковых бутылочек, торчавших из карманов брюк. Даже голоса были похожи, так же как и сюсюкающий тон, которым те разговаривали только друг с другом.