Книга Гусарский штос - Вячеслав Дыкин

— С самого начала обнаружилось, что шведы приготовили множество гребных судов, которые одни только и могут ходить по шхерам, ибо парусное судно требует пространства для маневра, а на веслах развернуться можно в любом закоулке.

— Шхеры — это такие узкие водяные коридоры, обрамленные скалами и каменьями, — негромко, словно бы невзначай, заметил Иванов. Он был из всех самый милосердный.

— Тогда начальство наше спохватилось и тоже стало спешно строить гребные суда нового образца. Прежние гребные фрегаты, несущие до сорока пушек, заменили на корыта…

— Ванечка, — прервал его Бахтин, — подробности хозяину нашему не важны. Вы дали достаточное общее представление о шхерном флоте, осталось добавить, что в шведскую войну он славно бил врага у Фридрихсгама, у Роченсальма, у Выборга и в Биорке-зунде.

Я кивнул. Господь послал мне заносчивых постояльцев, но выставить их среди ночи я не мог. Очевидно, мундир Александрийского полка им не внушил уважения, это было прескверно, однако я смолчал, постановив, что еще посчитаюсь со своими драгоценными гостями. И особливо с Бахтиным. Самый вид его вызывал желание немедленно сказать ему дерзость и предложить переведаться хоть на шпагах, хоть на саблях, хоть на пистолетах.

Женщин в моем доме не было — я всех отправил в Дерпт. Белье для стирки еще не накопилось, и на сей предмет Минна заранее сговорилась с соседкой. Васька вполне справлялся до сих пор с домашними обязанностями. Но четверо новых домочадцев оказались для него обременительны. Забегая вперед, скажу, что постоянное бритье моих гостей и их забота о безупречности своего наряда доставили немало хлопот Ваське — соседка не угодила им, пришлось искать хорошую прачку.

Пока гости привели себя в порядок и улеглись, пробил второй час ночи. Наутро же Ваське следовало бежать на рынок и запастись продовольствием на шесть голодных ртов, включая собственный.

После раннего завтрака мы все отправились в порт. Бахтин спешил убедиться, что с обеими канонерскими лодками, экипажи коих он возглавлял, всё благополучно, матросы сыты и довольны, происшествий за ночь не случилось. Я же торопился к своей роте, потому что, с одной стороны, тревоги у нас стало поменее — было кому защищать порт и без нас, но, с другой стороны, прибавилось хлопот — флотилия фон Моллера растянулась, как мне потом объяснили, на половину Балтики, и канонерские лодки всё шли и шли. Последняя пришла уже в самом конце июля. Надо было их принимать, устраивать быт офицеров и матросов, обеспечивать связь между гарнизонным начальством и моряками, так что половина роты, охраняющей порт, уже исполняла курьерские обязанности.

На сей раз я оставил Баязета дома и шагал пешком, вровень с моряками, хотя колено мое после вчерашней беготни ощутимо давало о себе знать.

— Сеславин! — восклицал Бахтин, приветствуя очередного сослуживца. — Как на твоем корыте? Дурасов! Наконец и твое корыто пришло! Сэр Джон! Уотс эбаут йоур трус?

И так бойко зачастил по-аглицки, что природному британцу впору.

— Вместе с нами идут аглицкие суда. Они также будут защищать Ригу, — объяснил милосердный Иванов. — А язык аглицкий многие наши офицеры знают. Вот и корыто наше. Тут мы с вами до поры простимся, Бушуев.

— Кой черт занес меня на эту галеру! — воскликнул Никольский, глядя на канонерскую лодку с плохо скрытым неудовольствием. И его можно было понять — место, где провел в тесноте несколько суток, особой любви вызывать не может.

Я лишь пожал плечами, запомнив на всякий случай, что сие судно, кроме как корытом, также галерой именуется.

Новоявленные домочадцы мои небрежно раскланялись, и минуту спустя я уже не понимал, куда они подевались. Лодки, стоявшие у рижского берега и уже плавающие дозором вблизи противоположного берега, все для меня были на одно лицо. И я здраво рассудил, что, куда бы они ни направились, а ночевать вернутся ко мне.

— Барин, барин! — позвал меня Васька.

— Ты где пропадал? — спросил я.

— Я, барин, с матросами толковал. Знаете, как зовется большая лодка, на которой господин Бахтин капитаном?

— У этих лодок нет имен, дурак. Им не положено.

— Ан нет! Зовется она — «Бешеное корыто»!

— За что ж ее так прозвали?

— Сказывают, во всех боях она впереди, и господин Бахтин собрал у себя всех самых отчаянных — и матросов, и канониров! И лезет он на этом «Бешеном корыте», не слушаясь старших командиров, в самые опасные места.

— Ну что ж, — отвечал я, — хоть это радует…

Ибо мое отношение к Бахтину с его подчиненными нуждалось в приятных сведениях, чтобы оставаться достойным хозяина дома, где эти господа поселились.

— Счастливый день, Бушуев! — услышал я и ощутил мощный хлопок по плечу. Это был Семен Воронков, пришедший поглядеть, какие орудия привезла с собой флотилия.

— Не так уж и глупо было поставить на лодках старые единороги, — сказал он. — Вес у них невелик, скорострельны, заряжаются легко, бьют далеко. Даже четвертьпудовый единорог, стоя на носу или на корме, может беды наделать, не говоря уж о полупудовом. А вот фальконеты мне непривычны. Ядро — с яблоко, свинцовое, в ствол вбиваться должно туго, стало быть, и полетит далее чугунного. В корабельном борту немалую дырищу пробьет. А как против пехоты или кавалерии — это еще вопрос… Ну, пойду взлезу на «Торнео» к приятелям, погляжу, чем там собираются бить француза. Там-то, чай, не менее трех десятков стволов… Каково вчера повеселились с гостями? Я к себе взял штурмана и лейтенанта с «Торнео» — и до чего же славно выпили за погибель Бонапартову!

Теперь вам, милостивые государи, сделалось понятно мое отношение к морякам с «Бешеного корыта». Коли бы не законы русского гостеприимства — я бы о них не беспокоился. Обменялись дюжиной слов, не пришлись друг другу по душе — адью, мусью, и точка. Но я через добросердечие свое принужден был теперь жить с ними под одной крышей, и это меня сильно угнетало. Бахтин сам чванился своим якобы особым положением в шхерном флоте и подчиненных тому обучил. А что за особое положение — выяснилось несколько дней спустя.

К тому времени канонерские лодки уже вовсю патрулировали вверх и вниз по Двине, отгоняя и самим своим видом, и пальбой вражеские разъезды. Однако сожжение форштадтов представлялось неминуемым. Фон Эссен распорядился вывезти из Рижской крепости все горючие вещества — смолу, деготь, скипидар. Всё это было отправлено на форштадты вместе с тысячей просмоленных веревочных венков.

После нескольких сомнительных тревог явилась наконец и та, коей придали значение. В крепость прискакал главный курляндский лесничий герр Ренне и привез известие, что неприятель переправляется через Двину в семи верстах выше Риги. Казалось бы, что такое семь верст? Отправить конный казачий дозор и убедиться в правильности сообщения — дело получаса, господа! Однако пробили общую тревогу, войска встали в ружье, артиллеристы расположились около своих орудий. Эссен же отправил в разведку не абы кого, а начальника своего штаба подполковника Тидемана со свитой! Отправление столь значительного лица — дело долгое, меж тем фон Моллер получил приказание послать к месту переправы канонерские лодки, сразу всю флотилию. Великая вещь паника, господа! Были бы французы умны — послали бы переправляться через Двину взвод инвалидов, который оттянул бы на себя всю рижскую пехоту, кавалерию и флот, а сами бы немедля установили батареи на левом берегу и начали методический обстрел города. Однако ж ни Макдональд, ни Граверт, ни помощник Граверта Йорк не сообразили, к счастью нашему, сколько велика была паника фон Эссена.